Перепутья (СИ)

- Тишина! – закричал Бальб, чем спровоцировал волну ненависти уже в свой адрес:

- Не тебе, выскочка, указывать мне, что делать! – Гай обернулся на голос, но в лесе поднявшихся со своих мест сенаторов не успел вычислить кричавшего.

Время замедлилось. Звуки доносились словно сквозь толщу воды, видоизменяясь и преображаясь. Сердце колотилось все быстрее и быстрее. В чьей-то руке что-то блеснуло и…

Тяжелая ладонь легла на плечо.

- Цезарь? – пробилось сквозь толщу, - Цезарь, что с тобой? Ты с нами?

Он резко обернулся, готовый бить или бежать. Обеспокоенное лицо Пизона подействовало в какой-то степени отрезвляюще, и пелена на мгновение отступила:

- Да… - шумно выдохнул Гай, - Да… Кажется…

- Что случилось? – Пизон не собирался отступать, - Ты так напрягся и побледнел.

- Не знаю. Ничего. Бывает, - односложно ответил он, и поднялся со своего места.

Подальше от этой враждебной стены, пока не стало слишком поздно.

- Квириты! – оказавшись посреди храма, недалеко от курульных кресел, крикнул Гай, пытаясь заглушить барабанную дробь сердца в ушах.

Ненависть пропадала из доносящихся голосов, снова превращаясь в обычное недовольство.

- Квириты, - повторил он, - Кому-нибудь из вас в последнее время писал Антоний?

Пораженные неожиданным вопросом, многие замолкли. Отдельные воинствующие друзья Антония попытались было снова поднять шум, но их никто не поддержал, и все заглохло даже не разгоревшись.

Вставший в горле ком никак не хотел отступать – и говорить было тяжело:

- Лично я получил от Антония ровно одно письмо, - Гай достал из складок тоги свиток, - Оно было отправлено в нонны апреля. Сейчас я вам его зачитаю.

По мере того, как он читал, строку за строкой, сердце успокаивалось. Непонятная, но знакомая пелена отступила, не оставив и следа.

- И больше ничего, квириты, - закончив, прокомментировал он, - Ни единой весточки, абсолютно ничего. Словно он испарился.

Бальб подскочил со своего курульного кресла и быстро оказался рядом:

- Отцы-сенаторы, если у кого-нибудь из вас есть какая-нибудь еще информация о местонахождении Антония, прошу вас не хранить ее в тайне.

На его призыв откликнулись всего несколько человек – и с ними Антоний тоже связывался в последний раз еще в первые дни апреля.

- Тогда, - резюмировал Бальб, когда все желающие высказались, - У нас просто не остается другого выбора. Нам необходимо снарядить армию на Восток прямо сейчас, или готовиться собирать кости.

Собирать кости никому не хотелось – и предложение Бальба не встретило никакого сопротивления.

- Предлагаю предоставить командование Гаю Юлию Цезарю, - голос Бальба вновь пронесся над храмом.

Результат голосования был предопределен еще до того, как Бальб открыл рот – и не принес никаких сюрпризов.

Звезды сошлись – и вечером Гай вышел из храма Диоскуров уже с империем[7] в руках.

Все только начиналось.

[1] Тит Помпоний Аттик. Близкий друг Цицерона, достаточно влиятельный человек, который состоит в переписке с подавляющим большинством римских нобилей. Поэтому ему при любой власти хорошо. Живет в Афинах.

[2] Нормальная практика. В корпусе писем Цицерона хватает копий чужих писем кому-то третьему.

[3] Городские трибы традиционно намного более многочисленные, чем сельские. По римской избирательной/законодательной системе голоса на выборах считаются по трибам (или центуриям, если выборы высших магистратов), поэтому в сельских трибах выше вес отдельного голоса – и соответственно сельские трибы более престижные. Сенаторы и богатые всадники обычно приписаны к сельским трибам, хотя жить могут где угодно.

[4] Курия Помпея, где убили Цезаря, находится на Марсовом поле.

[5] Может, стеклянные очки и делают относительно недолго, но в принципе очки существуют давно.

[6] Брут, Кассий and co. называли сами себя “liberatores”, что, в переводе с латыни, значит освободители.

[7] Imperium. Военная власть, военные полномочия.

Делец (Квинт Калавий III)

Только что отшумевшая сходка постепенно растекалась гомонящим морем по улицам, каупонам и кабакам. Вот уже час как Квинт официально был военным трибуном – но ничего не менялось. Солнечный свет заливал улицы Города и нес с собой тепло, а над его головой словно бы зависла темная туча, не пропускающая свет и бесконечно поливающая дождем.

Возвращаться домой не хотелось.

- Да что с тобой не так, Квинт?! – Геллия с силой поставила тарелку на стол и с вызовом посмотрела на него, - Ты что, не понимаешь, насколько это опасно?!

Квинт взвился:

- Я военный, Харон тебя побери! Военный! Это моя работа и мой долг!

Этот разговор повторялся раз за разом, по несколько раз на дню – и сейчас даже первых слов было достаточно для того, чтобы вывести его из себя.