Перепутья

Чем ближе подъезжала кавалькада к городу, тем больше собиралось вокруг нее конных и пеших, которые толпами и поодиночке бежали по полям, выходили из лесов, ждали на дороге и, обнажив головы, беспрерывно приветствовали:

— Да здравствует наш князь!..

Князь со своим двором приехал в Островец в полдень. Хлебом-солью встретили его местные бояре, белорусские священники и толпы людей. В церкви звонили в колокола.

Никогда еще, даже в больших сражениях, так сильно не билось сердце у Юргиса Греже, как теперь при виде стен Островца. Он задрожал, пришпорил коня и, когда толпа преграждала путь, готов был мечом прокладывать себе дорогу. Он устремлял свой взгляд далеко вперед, к стенам и воротам замка, где собрались местные бояре, и все искал свою возлюбленную Маргариту. Но ни ее, ни ее матери нигде не было видно.

«Неужели и из Островца их вывезли?» — мелькнула мысль в голове Греже, и он глянул на князя.

Но князь разговаривал с польским вельможным паном, островецким боярином Кристином, а княгиню окружали островецкие боярыни, и она, казалось, совсем забыла о Маргарите и о нем.

Приняв из рук островецких бояр хлеб-соль, князь с княгиней и своей свитой, сопровождаемый ликующей толпой, вошел в город и поселился в отведенных для него палатах замка. Выходя из коляски, княгиня Анна снова бросила в толпу несколько горстей блестящих монет.

— Светлейшая княгиня, а где же моя Маргарита? Где же боярыня Книстаутене? — на крыльце спросил боярин Греже и пожаловался: — Может быть, и отсюда их увезли?

— Терпение, боярин Юргис, они здесь — я уже узнала от островецких боярынь.

— Милостивая княгиня, — поцеловал ей руку Греже, — позвольте мне первому увидеть их.

— Хорошо, боярин, но ведь здесь они считаются не нашими заложницами, а крестоносцев. Уже некоторое время они находятся в ведении краковского воеводы. Только по его приказу островецкий воевода освободит их!

— Княгиня, значит, сегодня я еще не увижу их?

— Терпение, боярин Юргис. Увидишь еще сегодня, только надо дождаться короля Ягайлу, а с ним прибудет и краковский воевода.

— Княгиня, прикажите мне самому побеспокоиться об освобождении благородных женщин, а я вызволю их и без согласия краковского воеводы: они не заложницы и не немки — они были коварно похищены, и позор тому рыцарю, чья дама сердца томится в неволе, а он с мечом в ножнах ждет ее освобождения у ворот замка.

— Боярин Юргис, будь столь же терпеливым и прозорливым, как твой князь: придет время — рассчитаешься со всеми врагами, а теперь превратись в змея. Я не хочу видеть тебя с опаленными крыльями. — И княгиня скрылась в своих комнатах.

XLIV

Не успел князь Витаутас даже осмотреться на новом месте, как в Островец прискакали гонцы и сообщили, что король Ягайла уже подъезжает. Князь взял с собой две сотни всадников и выехал за стены замка навстречу королю. Княгиня со своими боярынями ехала в коляске. За две версты от городка они встретили передовой королевский дозор, стрелков и ловчих. Все они сошли с дороги и, сняв шапки, пропустили кавалькаду князя. Ягайла со своими магнатами остановился посреди дороги и ждал, пока подъедет Витаутас. Когда князь сошел с коня, краковский епископ шепнул королю, чтобы он поступил так же.

Вышли из своих колясок также княгиня Анна и королева Ядвига.

— Ура светлейшему королю польскому и светлейшей королеве польской! — дружно поприветствовали королевскую чету вельможи, бояре и спутники Витаутаса.

Спутники польского короля растерялись: они надеялись, что литовцы добавят еще «и великому князю литовскому!», поэтому нестройно ответили:

— Niech żyję książę Witold!.. Niech żyję księżna Anna! *

Ягайла первый протянул Витаутасу руку и сильно сжал его ладонь. В эту минуту король почувствовал вину перед своим кузеном, почувствовал, что он грешен перед ним, что обидел его и толкнул в объятия извечных врагов Литвы — крестоносцев. Мелькнула у него перед глазами смерть Кестутиса ⁵⁹… Вдруг он часто заморгал, не выдержав, привлек Витаутаса за руку и… оба кузена на глазах у своих вельмож, бояр и спутников обнялись и троекратно поцеловались. Поцеловались и королева с княгиней. Оба государя поцеловали им руки, и тот, и другой поинтересовались их здоровьем.

— Ну, как живешь, брат? — спросил Ягайла, все еще часто моргая, и снова взял Витаутаса за руку.

— Благодарю, брат, помаленьку, — ответил Витаутас, ничуть не тронутый чувствительностью кузена.

Все бояре, магнаты и спутники держались спокойно и следили за каждым движением светлейших кузенов и их жен.

Поприветствовав друг друга, они, казалось, уже не знали, о чем говорить.

— Поедем вместе, брат, — сказал Ягайла, и, только он глянул — два магната подвели белого коня и придержали стремя. В это же время подали коня и Витаутасу. Княгиню Анну королева пригласила в свою коляску и усадила рядом с собой. Краковский епископ и князь Земовит, соперничающие между собой, поторопились оказаться справа от короля, но увидев, что бояре Витаутаса нарочно держатся на почтительном расстоянии от светлейших кузенов, тоже попридержали коней.