Перерождение Артефактора (СИ)

— Мне грустно и обидно слышать её слова, — заявила тогда Марси. — Но! На неё саму я не обижаюсь. И она, и мама — моя родня. Мне дороги обе. Меня огорчают противоречия между ними, но я не собираюсь выбирать какую-либо сторону.

Таким был ответ нашей сильной и неунывающей подруги. Право слово, гляжу на милашку Марси и думаю — если бы она в самом деле была моей дочерью, я бы ей гордился.

Да, если Шон её обидит, познакомится с отцовским кулаком…

Больше мы к теме взаимоотношений моей матушки и Марси не возвращались.

А вот тема нашего столкновения с четвёркой титосийцев напомнила о себе сама.

Курсантов из Титоса повязали стражники. У парней хватило ума не сопротивляться. Начались разбирательства, и вот что удалось установить: четырёх титосийцев видели с тремя курсантами Академии. Но сами титосийцы заявили, что перекинулись парой слов со знакомыми, а повздорили уже после между собой.

То есть и боевой артефакт использовали в междоусобной драке.

Нас же с Шоном и Марси «допросили» формально, да и сделали это профессора Академии. Нас сразу втроём пригласили в кабинет и передали слова титосийцев, с просьбой подтвердить или опровергнуть их.

Я ответил, что было всё так, как рассказывают титосийцы, а после моего косого взгляда согласился и Шон. А после, поколебавшись, и Марси.

В результате титосийцев отправили в карцер и, насколько я понимаю, думают об отчислении Мистера Чайки (который и применил боевой артефакт). А Мистер Чайка из-за сломанной челюсти толком и сказать ничего не может — мучается, бедняжка, с перебинтованным клювиком.

Ну и накеры с ними со всеми.

За всеми разбирательствами и созданием нового щита неделя пролетела быстро.

Настали выходные.

* * *

— Сожри морские охотники всех, кто придумал приёмы! — раздражённо воскликнул я, стоя перед зеркалом в гостиной утром в воскресенье.

— То есть всех алиссийцев, — кивнул Лаграндж.

— Отец, я померил уже три костюма. Если ты не успокоишься, я сбегу из дома, — я решительно посмотрел ему в глаза.

Видимо, мой взгляд пронял Лагранджа, поэтому он резко окончил пытку:

— Не стоит впадать в крайности. Этот бордовый фрак отлично тебе подходит! На нём и остановимся!

На большие светские приёмы с участием высокопоставленных гостей было принято одеваться в национальные цвета. Для нас, викторианцев, это красный, для алиссиийцев — синий, у титосейцев золотой с чёрными вставками. Княжества Республики представляют собой исключение — там в каждом княжестве одеваются кто во что горазд, и на кораблях княжеств разная форма. Но, справедливости ради, официальный цвет непосредственно республиканского флота — оранжевый.

В общем, ничего удивительного, что на мне был фрак, пусть и тёмного, но красного оттенка.

И всё же чёрта с два я бы позволил этому моднику тратить почти сутки моего времени на выбор одежды, если бы не использовал все эти субботние хождения по магазинам и примерки для своей пользы.

Между делом я поспрашивал у Лагранджа кое-что про людей, а не только про новые земли и артефакты.

Приём, на который мы так усердно собирались, ожидался быть весьма важным и значительным. Кроме того, что его устраивает дель Ромберг — властительница острова Бун, а значит по умолчанию соберётся большое количество знатных и не очень персон с нашего острова и округи, ожидалось прибытие большой шишки — Вице-Премьера Шестого моря. По недомолвкам отца и самой Мэри Кэролайн ещё тогда, на обеде в нашем доме, я сделал вывод, что этого Вице-Премьера на Буне не особо любят. А я буду выступать забавной зверюшкой. Что ж, мне, конечно, не впервой, но согласился я на это только из чувства благодарности к Лагранджу за всё, что он делает ради меня. Когда дель Ромберг ушла, он прямо сказал, что моё присутствие поможет и ему, и ей, но если я сбегу, он поймёт и не сильно обидится.

Ещё бы я бежал от каких-то сухопутных крыс!

В два часа дня мы с отцом на самоходной карете подъехали к крыльцу поместья дель Ромбергов.

И парк, и дом не уступали размерами поместью Лагранджа. Правда, обилием обнажённых мраморных скульптур, фонтанов и золочёных завитушек превосходили с лихвой.

В общем, всё было в духе дель Ромберг-старшей.

И в очередной раз я озадачился вопросом, как же так вышло, что дель Ромберг-младшая выросла такой невинной скромняшкой?

Нас проводили за дом, там в парке среди деревьев были натянуты летние нарядные шатры, где стояли закуски и напитки, а гости могли беседовать, не опасаясь, что их хватит солнечный удар.

— Много народу, — проворчал я, осматриваясь.

— Это ещё не все собрались, — ответил Лаграндж, намётанным глазом оценивая публику.

Затем целый час мы шарахались от одного шатра к другому и успели пообщаться с целой прорвой народа. Александр Лаграндж был благодушен и учтив с каждым. С кем-то просто беседовал на общие темы, представляя своего приёмного сына, то есть меня, а с кем-то обсуждал финансовые дела.

Фу. Не люблю я эту муть.