Перерождение (история болезни). Книга четвертая. 2003–2004 гг.

Коммунисты по жизни. Их много. Это те, кому жить только для себя, как говорила моя мама, – неинтересно. Не все этот свой выбор ценностей связывают с принадлежностью к коммунистической партии. И хотя они понимают, что коллективность усилий эффективнее, чем старания одиночек, тяготятся обязательностью, партийной дисциплиной как формой подавления индивидуальности. Ничего не поделаешь, лишь бы помогали в деле, лишь бы подставляли плечо в трудную минуту.

* * *

Шумная телесуета вокруг начала боевых действий в Ираке. Очень напоминает памятную суету в ходе событий на Дубровке. Та же отчаянная бесплодность, видимость собственной значимости, хладнокровная взволнованность дикторов, государственных деятелей, комментаторов, зарубежных специалистов, прогнозеров. Нагнетание страха и вытеснение скорби. Опошление подлинного горя. Домыслы продажных телесучек. А всего-то вседозволенность богатого ковбоя в чужой деревне и абсолютная второстепенность наблюдателей разбоя.

* * *

В салоне господина Познера – еженедельные слеты «малой Америки» в Москве. «Свежая голова» (свой человек) и пять-шесть соответственно несвежих голов, одних и тех же: Хакамада, Явлинский, Кокошин, Греф, Лужков и т. п. Высчитывают, что мы (они) потеряли в результате народного протеста против войны в Ираке, что нам достанется после ее окончания, как нам возразить Бушу, не обидев его. Назвать «большой ошибкой», но не назвать агрессией. Они – родня президента.

* * *

Девочка с горки скатилась на санках – прямо в руки мне, как подарок. Стало грустно – дети и внуки выросли и в доме очень нехватает малыша.

* * *

Надувной шар «Единой России». В целях достижения ее авторитетности все идет в дело: симпатии артистов, поддержка общественных организаций, предложение правильных намерений и принципов, озабоченность средним классом, обещание мира в Чечне, блокирование нежелательной информации, единомедвежье СМИ под ропот «демократов», поддержка ими Путина при мнимой и даже нарочитой отстраненности.

* * *

Вот уже более 36 лет кафедра военно-полевой терапии Саратовского военно-медицинского института работает над Учением о патологии внутренних органов при травме. Родоначальники Л.М.Клячкин, М.М.Кириллов – ученики Н.С.Молчанова и Е.В.Гембицкого, следом идут уже их ученики: М.Н.Лебедева, А.А.Кажекин, А.Ф.Шепеленко и др. География исследований, легших в основу крупных разработок: Ленинград, Саратов, Афганистан, Спитак, Чечня. Можно видеть развитие по спирали, разработку все более тонких вопросов. Все это требовало преданности и постоянства усилий коллектива кафедры. Те из нас, кого уже нет, могут быть благодарны росту дерева, которое они посадили. Об актуальности не говорю. Мы ведь живем в период террора, охватывающем Афганистан, Чечню, Ирак. Как в оперной арии: «Сегодня ты (Усану Бен-Ладен), а завтра я (Буш)». Пригодится и послезавтра, если только кто-нибудь выживет.

* * *

Загадка. Знает, что плохо людям. Знает, где плохо, где вот-вот лопнет терпение. Едет туда, говорит, что озабочен. За солидарность и понимание ему аплодируют. Распоряжается, комментирует, объясняет. И ничего не меняется. Все повторяется – не здесь, так в другом месте. Холодной водой из чайника надежд огоньки гасит, а пожар разгорается. Пожарник с дырявым брандспойтом. Кто это?

* * *

Площадь Столыпина в Саратове. Посредине памятник «великому реформатору», оставшемуся в памяти народа вешателем. Скульптурное порождение великого саратовского губернатора Аяцкова (за 1 млн. рублей). Стоящий напротив памятник А.Н.Радищеву – великому революционеру подчеркивает оскорбительность противопоставления. Радищев даже отвернулся, чтобы не видеть своего визави.

* * *

«Советские» формы работы партии Единства. Шумная «озабоченность» жизнью народа. Предвыборная мимикрия.

* * *

Влюбленность – преходящее инфекционное заболевание, сильное, но не тяжелое, что-то вроде кори. Любовь – системное глубокое поражение, часто – судьба. Это как обратимая и необратимая обструкция бронхов при заболеваниях легких.

* * *

Ночь. С высоты 10-го этажа видно, как пусто на улицах. Редкий свет мелькнет от автомобильных фар. Редкие освещенные окна… Город спит. Полная беззащитность. С 5-ти утра начинается пробуждение. В 6 уже идут к остановкам. В 7 плотно идут. Молча идут. Пустеют дома – все на работе, на базарах, в университетах, в школах. В скверы, на лавочки медленно выходят мамочки с детишками и бабушки. К 5–7 вечера обратный ток людей, неторопливых, усталых, но более разговорчивых. Стук домино. Темнеет, во дворах все замирает, вспыхивают окна. Все на кухнях, у телевизоров, за столами. К 10–11 дружно гаснут окна, затихают улицы. В полночь все спят. И так – день за днем, ночь за ночью. В сущности, суета, все подчиняющая и не способная измениться. Машина города, машина времени, машина жизни. Есть ли здесь место революции?

* * *

У многих обостренное чувство несправедливости, обращенной к ним лично. Себя, «птичку», жалко. А как быть с обостренным чувством социальной несправедливости по отношению к тысячам трудящихся?