зеркалу искать на себе красные пятна. Нет, чистое оно было, а отметины, которые теперь украшали ее грудь, имели совсем
другой характер. Ей это нравилось — что Артём оставлял на ней свои следы. Она их рассматривала. Им улыбалась.
Помнила, как они получались. Когда Гера раздел ее сам, беспомощность свою все же осознала, но другая она с ним, —
слабость та не унизительная, а от дикого желания, от приятной истомы, от возбужденной дрожи...
А теперь она раздевается для него. Он пристально наблюдает за ней сидя на кровати. Сидит и смотрит, не отрываясь, как
она избавляется от одежды.
Рада начинает с брюк (жакет скинула вместе с пальто, в гардеробной на первом этаже), освобождает из петель две мелкие
пуговицы на широком поясе. Расстегивает молнию. А пальцы непослушные — подрагивают; руки предают — наливаются
свинцом по самые локти. Эти ее брюки очень узкие. Они плотно обтягивают бедра, так что аккуратно снять их, чтобы ткань
мягко соскользнула с ног, не удается. Приходится крепко вцепиться в край и, стягивая, чуть собрать его в кулаках. Но вот
брюки сваливаются на пол. Дружинина мысленно радуется, что на ней нет колготок или чулок. Не представляет, как снять их
красиво. Не сможет. Пальцы неуверенно принимаются за черные пуговицы белоснежной рубашки. Постепенно ее полочки
расходятся в стороны, являя взгляду грудь, еще прикрытую бюстгальтером, который по цвету сливается с кожей. Теперь
сбрасывает блузку с плеч. Тянет вниз, оголяя спину, вытаскивает руки из рукавов. Черт, забыла расстегнуть манжеты!
Она с треском сдергивает все с себя. И ему чертовски нравится, что движения ее неровные, в них нет попытки соблазнить. А
его не нужно завлекать или обольщать, он по ней с ума сходит. Поэтому так заводит ее торопливость, за этой небрежностью
скрывается острое возбуждение.
Когда на ней остаются только трусики, Артём протягивает руку. Рада цепляется за нее и подается вперед, с облегченным
вздохом забираясь ему на колени. Обнимает за плечи, обвивает ногами. У него не хватает сил ждать, пока она спустит
сексуальное кружево с бедер. Жалкие полоски не смогут помешать чувствовать ее.
Она совершенно пьяна. Нет, не от алкоголя, выпила не много. Она пьяна от свободы, которую вдруг почувствовала, когда
призналась в своем желании. По дороге домой наплела всякой чуши. Сказала, что хочет до конца, что ей все равно, даже
если вдруг ее накроет очередной флешбэк. Плевать. Это все на совести Геры. Сам виноват, раз с ней связался. Она
сегодня хочет получить свое удовольствие.
— До конца, слышишь? — повторяет то, что сказала в машине.
А ладони глядят его широкую спину, еще защищенную рубашкой. Забавно: она уже голая, а он еще и не думает раздеваться.
— Слышу, — усмехается ей в шею.
— А то я тебе мясо тоже буду недосаливать, недоперчивать и недожаривать. Все у тебя будет наполовину...
— Мне нельзя наполовину, я буду страшно злой. Ну, или буду питаться в ресторанах.
— Только попробуй. Я тоже начну ходить по ресторанам.
— Только попробуй.
Она жадно прижимается к нему всем телом и стонет.
— Все, да? — У него так приятно меняется голос, становится глухим и хриплым от желания.
— Что все?
— Крышу снесло от секса? Это нормально, у всех баб к тридцати годам сносит. Обожаю дамочек бальзаковского возраста.
Это не малолетки какие-то, что раскинутся в постели с видом: давай, ублажай меня. Такие дамочки уже понимают, что такое
секс и зачем мужик нужен в постели. Они точно знают, чего хотят. И дать могут столько же. Они точно знают, зачем приходят к
мужчине в кровать...
Надо же, мерзавец какой, целует ее и говорит про каких-то баб.
— Вот ты негодяй, — сдавленно смеется Рада.
— Изверг, — припоминает ее слова.
— Угум-м… Но тебе повезло, я сейчас в таком настроении, что ты даже по лицу не получишь за то, что вспоминаешь каких-то
баб. А главное, именно это я и собираюсь сделать, Гера. Раскинусь на кровати, а ты будешь меня ублажать. — Она смеется
и, немного запрокинув голову, выгибает шею, а Гергердт, пользуясь моментом, задерживает ее подбородок большим
пальцем. Она, скованная его жестом, глубоко вздыхает и замирает.
— Как хочу? Ублажать. Как хочу? — уточняет он, коротко целуя шею.
Рада уже не в состоянии думать связно, поэтому соглашается безвольным шепотом:
— Можешь начинать. Но сначала разденься.
Она сама расстегивает его сорочку, распахивает ее, на удивление быстро справившись с пуговицами. Прижимается губами к
крепкому плечу, втягивает родной запах его кожи и Авентуса, — аромата, который стал ассоциироваться у нее только с
Герой. Проводит языком по красноватой полоске у него на шее. Она еще не исчезла, еще напоминает им обоим о том, что
случилось той ночью, когда она сорвала цепочку.
Рада точно знает, что Артёму нравится. Уже изучила все его чувствительные места. Его предпочтения. Гера умеет от секса
получать удовольствие. Не все на это способны. Он умеет полностью расслабляться и в кровати ни о чем не
заморачивается.