То, что говорит ей Гера, не просто выбивает из колеи, а ударяет прямо в ее болезненно трепещущее сердце.
У нее снова задержка. И снова с утра отрицательный тест на беременность. На этот раз она ничего не говорит Артёму, не
решается. Раньше ей легко дались бы эти слова — слетели с губ как какая-то банальность. Раньше она не позволяла себе
мечтать. Несколько часов назад она сидела в ванной комнате с отрицательным тестом и плакала, потому что не
забеременела в этом месяце. А кто-то детей на помойку.
Господи, как можно?!
Ей, вероятнее всего, никогда не суждено забеременеть, а кто-то на помойку... А она бы своему малышу все дала, все, что
угодно сделала бы и вынесла, лишь бы он на свет появился, лишь бы родить… А кто-то на помойку…
И как страшно!
Жутко, что говорит Гергердт об этом так легко и буднично. Врет? Вряд ли. Точно не врет.
Топит такая дикая горечь, что от нее мутнеет в глазах. Рада кашляет, становится нечем дышать. Ее снова обнимает боль,
скручивая и ломая в позу эмбриона. Теперь почему-то сопротивляться ей гораздо труднее, чем раньше. Оказывается, плохо,
что она стала от нее отвыкать.
Рада добавляет в чай две ложки сахара, медленно размешивает, с трудом находя в себе смелость вернуться в гостиную.
— Ну и сука конченная твоя маманька. — Ставит на журнальный столик кружку и забирается на диван рядом с Артёмом.
— Определенно, — посмеивается Гергердт, протягивает руку и вытирает с ее подбородка слезинку. — Не плачь,
Мармеладка, а то совсем растаешь.
fima
03.11.2015 14:51 » Глава 24— Оставайся, — предлагает Гера. — Я через неделю вернусь.
— Нет, я не могу. Как я тут останусь без тебя. Как?
— Выспишься, поваляешься, отдохнешь. Заскучать не успеешь, я обратно вернусь. Чего ты паникуешь? — В небольшую
сумку Гергердт бросает какие-то вещи. Только все самое необходимое. — Или собирайся, летим вместе. Просто я не вижу
смысла мотаться тебе туда-сюда. Мне там некогда будет. Что тут одна сидеть будешь, что там. Я кое-какие вопросы решу и
вернусь.
Рада сомневается. В том то и дело, что лететь в Россию ей не хочется, уже приросла к этому месту и теперь жутко боялась
каких-то изменений. Здесь нет родителей, которые пытаются убедить, что Гера самый никчемный человек в мире. Здесь нет
ничего, что напоминает о той жизни.
Гера сказал о панике вскользь, пошутил, и знать он не знает, что именно паника охватила все ее существо при мысли, что он
куда-то уедет. Страх остаться одной. Замерзнуть, околеть в этих стеклянных стенах. Она за неделю тут умрет одна. Не
представляет, что ей одной тут делать.
Они всю зиму прожили на Майорке, до конца февраля. Встретили Новый Год и Рождество. Рада впервые за много лет
загадала желание и впервые поверила, что оно обязательно сбудется. По здешней традиции под бой курантов успела съесть
двенадцать виноградинок. Двенадцать виноградинок — гарантия счастливой семейной жизни на весь год. А потом они гуляли
и провели новогоднюю ночь на улице, на площади, среди веселых, радостных людей.
Никогда в жизни у нее не было такой теплой и счастливой зимы, укутанной не холодным снегом, по обыкновению, а
белоснежным цветом миндаля.
— Хорошо, — соглашается Рада. — Соберу сумку. Тоже полечу. Не хочу здесь сидеть одна.
***
— Все, пойдем. — Рада поправляет на бедрах подол темно-синего платья. Сует в сумку телефон, фотографии.
У нее в гардеробе теперь есть платье. Пока только одно. Они купили его в Пальме, она надевала его на Новый Год. Платье
простое, чуть ниже колен, без излишеств и глубокого декольте. Оно прямое, из плотной ткани, с гипюровыми вставками на
рукавах.
— Я уже никуда не хочу идти, — заявляет Артём.
— О, даже не думай.
Рада быстро подхватывает пальто и набрасывает его на плечи, словно прикрываясь от жадного гергердтовского взгляда.
Но разве это спасет?
Он распахивает полы, обхватывает ее за талию. Она поджимает ярко накрашенные губы и чуть отстраняется.
— Да, у меня прям кровь в жилах застыла, какая ты строгая, — усмехается он, так нравится ему ее легкое высокомерие.
При всей душевной близости, которая установились между ними, Дружинина не потеряла умение охлаждать его пыл одним
взглядом.
— Артём, мы идем или нет? Ты просто определись.
— Все-таки пойдем, а то вдруг Ванька мне решил миллион долларов подарить, а я на ужин не явлюсь. Он второй раз точно не
предложит, — вздыхает, убирает руки и застегивает верхнюю пуговицу на ее ярком фиолетовом пальто.
Они немного опоздали. Шаурины уже сидели в ресторане.
— Ты где? В каких застенках? — звонит другу и направляет Раду в зал, где посадочные места отделены друг от друга
высокими перегородками. Ванька любит интим и уединение, всегда выбирает места, чтобы не быть у всех на виду.
— Направо посмотри.
Гергердт идет по проходу, поворачивает голову направо, и Ваня машет рукой, привлекая его внимание.