Перерыв на жизнь

Обжигается об ее губы. Целует без ласки и чувственности, но с озверелой тоской. Чудовищной. До спазма, хватающего за

горло, и онемения.

Задирает на ней кофту, пытается снять через голову.

— Подожди, — останавливает Рада. — Сережка зацепилась…

— Гребаные твои изумруды… — выдыхает раздраженно.

— Твои, — смеется она, пытаясь снять петлю с замочка.

Гера бросает кофту и расстегивает ей джинсы. Пуговицу. Молнию. Пока она возится с сережкой, успевает снять с нее все,

кроме белья, и заваливает на диван.

— Все, — наконец, она стягивает свитер. — Гера, подожди… — Но бесполезно его останавливать. Бюстгальтер уже

расстегнут, лямки спущены с плеч. Она остается в одних трусиках.

— Что?

— Секс только после свадьбы.

— Чего?

— Того. — Дружинина выбирается из-под него, соскальзывает с дивана, подхватывает с пола свою сумку, снова

возвращается и седлает Гергердта, забравшись на колени. — Секс, говорю, только после свадьбы. Замуж за тебя хочу! —

Роется в кармашках. Достает паспорт, тычет пальцем на первую страницу: — Вот здесь мне надо «Гергердт»! — листает

дальше, — а вот здесь штамп о регистрации брака! Понятно? — Сует документы в сумку, снова что-то ищет. Найдя, крепко

зажимает в кулак. Дышит шумно, заливается неровным румянцем.

Гергердт касается ее обнаженной груди. Она дрожит под его рукой от частого Радкиного дыхания. Он уже догадывается, что

там. Что так крепко стиснуто в тонкой руке. Сжато до побелевших пальцев.

— Наконец-то ты научилась выговаривать мою фамилию.

Рада вздыхает, решительно сжимает губы, как будто настраивается сказать что-то очень важное.

— Я. Хочу. За тебя. Замуж, — чеканит и делает еще один вдох. Что же так быстро кончается воздух…

Твердые губы кривит многозначительная усмешка, Артём вскидывает бровь и смотрит на Раду несколько бесконечно долгих

секунд, потом его рука скользит к плечу и мягко обхватывает ее шею.

— П*здец тебе тогда, Дружинина. Ты тогда точно никуда не уйдешь. Никуда и никогда.

Она захлебывается смешком, все еще крепко сжимая правый кулак.

— А ты как думал, Гера? Все тебе за просто так? Нетушки! Женись! Я тебе не содержанка какая-то!

Он хохочет:

— Шикарная у меня невеста. В шикарном свадебном наряде. Ни в жизнь не ожидал. У всех свадебные платья, чулки и

подвязки, а у нас свадебные трусики. Красные. Как я люблю. И красная помада.

— Иначе ты меня больше никогда не увидишь. Никогда-никогда.

— Это контраргумент, — непонятно улыбается. — Свадьба сегодня, штамп завтра. И раздевайся. Я уже не могу.

— Ты первый.

— Давай.

На его раскрытую ладонь она кладет свой сжатый кулак. Аккуратно разжимает пальцы, так боясь смахнуть неровным

движением то, что положила Гере в руку.

Два обручальных кольца. Два тонких золотых ободка.

— Ты первый, — снова шепчет.

Он легко надевает обручальное кольцо на ее правый безымянный палец.

Дружинина вздыхает: вот бы ей столько сноровки. У нее начинают дрожать руки, больше всего на свете она боится выронить

его кольцо. Это же плохая примета. Ну и пусть все сейчас не по-настоящему. У нее именно сейчас все по-настоящему. Для

нее это никакая не шутка.

— Не надо мне свадебного платья. Я ни за что на свете не надену свадебное платье. У меня все это было до… было…

Платье в шкафу висело. Красивое, дорогущее. И чулки, и подвязки... Я лучше замуж голая выйду, но свадебное платье я не

надену никогда.

Надевает кольцо ему на палец и вздрагивает. И сама себе не верит, что сделала это.

— Радужно как, у нас сейчас будет первый женатый секс. У меня от кольца аж рука отнялась, чего делать-то?

Его слова встряхивают Раду, она передергивает плечами, словно сбрасывая с себя все последнее и ненужное. Все

последнее, что сковывало.

— Любить, Гера, — кладет его правую руку себе на грудь, — любить меня долго, медленно и нежно. Я соскучилась.

У нее есть что сказать ему. Еще так много не сказано. И у него тоже — видно по глазам, — хотя Артём, как всегда,

прикрывается шуточками. И пусть шутит, ухмыляется. Не надо, чтобы он вдруг заговорил о чем-то другом. Между ними

никогда не было громких высокопарных слов. Они и сейчас не нужны. Она почти голая, он еще одет, но обнаженность в

чувствах с душой нараспашку — у обоих. Теперь не спугнуть бы это дрожащее и хрупкое ощущение. Это бесконечно важное

тонкое чувство запредельного откровения.

Артём берет в ладони ее лицо, мягко целует, съедая с губ остатки помады.

Долго целует, ласкает и посасывает язык, задыхаясь от ее вкуса, от нежности и возбуждения. Не представляет, как сможет

стараться в медленных ласках, как сдержит свой бешеный голод. Каждое прикосновение к ней бьет по нервам, и по телу бьет

будто током.

Взмок в рубашке, оторвал от Радки руки, чтобы самому раздеться.

Трещат швы на его одежде, трещит по швам его терпение, когда смотрит, что Рада, оставаясь на диване, привстает на

колени и снимает трусики.

— Долго, медленно и нежно не получится. Это надо дома, в кровати. Или не в кровати, но дома. Все знают, что я здесь.

Затрахают сейчас проблемами… будут звонки бесконечные.

Дружининой удается лишь усмехнуться. Ей точно сейчас плевать на все. Дверь в кабинет заперта, и плевать на все. Пусть

звонят, стучатся…