— Чудик, у меня здесь три младенца. Один из них твой, от девушки, которую ты любил раньше. И все они мои. Двое из них — если терпеливо заботиться о них, уделять побольше времени, окружить любовью и вниманием — через некоторое время могут выйти отсюда.
— Двое из них, да? — у меня перехватило дыхание. — Но не мой. Я пошел.
— Чудик!
Вскарабкавшись на изгородь, я остановился.
— Послушай, Чудик. Мир, в котором ты живешь — реален. Он идет откуда-то, он идет куда-то, и он — изменяется. Но все получается правильно и неправильно, независимо от того, хочешь ты этого или нет. Ты никогда не хотел этого принять, даже когда был ребенком. Но пока ты не изменишь своего отношения, ты не будешь счастлив.
— Ты рассказывал мне об этом, когда мне было четырнадцать лет.
— Я рассказываю тебе теперь. Челка рассказывала мне множество…
Я спрыгнул и пошел к деревьям.
— Чудик!
— Что? — я продолжал идти.
— Ты испугался меня?
— Нет.
— Я покажу тебе…
— Ты прекрасно показываешь кое-что в темноте? Это то, чем ты отличаешься, да? — крикнул я через плечо.
Я пересек ручей и полез на скалы, не хуже самого Элвиса. На луг я заходить не стал, а обошел его поверху, натыкаясь в темноте на ветки деревьев и кустарников. Потом я услышал, как кто-то, насвистывая, идет сквозь сумрак.
Глава пятая
Там не было никого, кроме сумасшедшего; и те немногие, знающие этот мир и то, что это он пытался пробить пути в другие миры, но ничего не добился, потому что никогда ничего не имел, кроме лишений, не были уверены, что он, мудро рассуждающий днем, не поддастся безумству ночью.
Николо Маккиавели «Воспоминания о Французской победе».
Эксперимент показал, что во всех объектах присутствует что-то еще.
Жан-Поль Сартр «Святой Жене-мученик»
— Это ты, Чудик?
— Ты изменил свои намерения?
Вздох:
— Да.
— Тоща пойдем. — Мы зашагали. — Почему?
— Кое-что случилось. — Навозник не сказал, что именно, а я не стал расспрашивать.
— Навозник, — сказал я немного погодя. —
— Сейчас незачем об этом беспокоиться. Ты слишком эгоцентричен, Чудик. Надеюсь, пройдет время — и ты повзрослеешь.
— И ты пришел показать мне, как это делается? — спросил
—
Пока мы шли, заалел рассвет. Глаза мои слипались, веки набухли и стали тяжелыми, а голова — просто чугунной.
— Ты работал всю ночь, — обратился я к Навознику, — да и я сам поспал только пару часов. Почему бы нам не прилечь чуток поспать?
— Подожди до тех пор, пока не будет достаточно света, чтобы ты убедился в том, что я здесь.
Это был странный ответ. Серый силуэт Навозника вырисовывался впереди меня.
Когда восток сплошь закраснел, не затронув синевы в остальной части неба, я стал высматривать место, куда бы упасть. Я был совсем измучен и прикрывал глаза от солнца; все начинало плыть у меня перед глазами.
— Здесь, — сказал Навозник. Мы подошли к неглубокому оврагу у скалы, на дне которого лежал плоский камень. Я спрыгнул на него. Навозник за мной. Мы легли, мачете я положил между нами. Я запомнил, что перед тем как я заснул, золотой лучик успел перебраться с моей руки на спину.
Я поднял руку и протер глаза. Они опять слипались.
— Навозник…?
Ко мне подбежала Родинка.
Я попытался дотянуться до подола ее платья. Она испуганно посмотрела на меня.
— Увалень! — крикнула она вверх. — Маленький Джон! Он здесь!
Я сел:
— Куда ушел Навозник?
К нам спускался Увалень, а за ним бежал Маленький Джон.
— Ла Страшная, — приблизившись, сказал Увалень, — хочет поговорить с тобой… перед твоим уходом. Она и Ло Ястреб хотят поговорить с тобой.
— Эй, никто не видел Ле Навозника? Странно, убежал…
Тут я увидел выражение лица Маленького Джона.
— Ле Навозник умер, вот поэтому-то они и хотят поговорить с тобой.
— Что?
— Перед восходом, внутри клетки, — сказал Увалень.
— Он лежал возле могилы моего брата Беленького. Помнишь моего брата..?
— Да, да, — сказал я. — Я помогал его хоронить… Перед восходом? Это невозможно. Когда мы с ним легли здесь спать, солнце уже взошло. — Потом я переспросил с сожалением. — Умер?
Маленький Джон кивнул.
— Так же, как Челка. Это сказала Ла Страшная.
Я вскочил, сжимая мачете.
— Но это невозможно! Ведь кто-то говорил мне: