Пересеченная местность (СИ)

  Михеев вспомнил, что скоро кончается отпуск. И от этого стало еще тоскливее. У него сами собой даже стали складываться стихи:

  Раз в году ты имеешь свободу

  посмотреть на спокойную воду.

  И как облако тает в пруду.

  Дальше не получалось. Кроме, действительно тающего в пруду, облака на ум ничего не шло...

  - Олег, Олег... Олег утонул, - услышал Михеев.

  Это был даже не крик. Удивленный, растерянный голос. Он взглянул в сторону мальчишек. Двое беспорядочно, коротко метались по берегу и взывали к воде

  - Олег, Олег...

  А третий, неестественно вытянувшись стоял, руки по швам.

  Михеев огляделся, словно ища помощи. Никого не было. Он не помнил, как оказался возле мальчишек.

  - Где он последний раз вынырнул?

  Они тыкали руками в воду. Но разве можно с берега показать, где исчез человек?

  ...Вынырнув, Михеев крикнул:

  - Бегите! Зовите людей! Мне одному не найти!

  У переходов было самое глубокое место, метров шесть. Он пытался нырнуть, как можно глубже. Сдавливало уши. Перед глазами была только мутно-коричневая пелена. Вынырнув в очередной раз, он увидел, что мальчишки все еще на берегу, а возле них молодая женщина. Сплевывая воду, пытаясь выровнять дыхание, он зло прокричал:

  - Людей зовите! Дом же рядом! - хватая в паузах воздух.

  Прямо над прудом, на берегу стоял трехэтажный дом.

  - Он, что на самом деле утонул? - растерянно смотрела на него женщина.

  - Людей! Ты что стоишь!

  Он опять нырял. Понимая, - уже поздно. Прошло минут десять. Рядом уже ныряли мужики. Кто-то притащил бредень. Вдруг один крикнул:

  - Есть! Я кажется, ногами его держу.

  Поднырнули. Вытащили на берег белое хрупкое тельце. Пытались откачивать. Бесполезно. Положили его на спину. Старенькие, заношенные добела, синие трусы, длинные, почти до колен. Прилипшие ко лбу русые волосы, скуластое спокойное лицо. Смерть не исказила его черты. Глаза распахнуты навстречу небу. Потом кто-то догадался, ладонью опустил веки. Вокруг тесно стояли люди. Ждали врача из больницы.

  - Чей это?

  - Петровых с маслозавода...

  - Они здесь на практике в школе были. Сбежали. Учительница пока заметила...

  - На практике... А сегодня "Казанская". Работать нельзя.

  - Точно. Я помню, мы на "Казанскую" сено убирали. Нельзя. Да мало ли дождь. И только сметали. Ни облачка не было. Вдруг молния - прямо в стог. Все сгорело.

  - Грех, грех...

  - Ладно вам! Его-то какой грех. Без практики в школу не допустят...

  Пришли из больницы. Не врач. Санитар с носилками. Тело уложили, накрыли простыней. Должна была прийти машина из райцентра.

  Михеев шел к месту своей рыбалки, по дороге собирая, сброшенные на бегу, вещи.

  Было странно, что в мире ничего не изменилось. То же ласковое утреннее тепло, то же безупречно синее небо, обещающее жаркий день, стрекотанье кузнечиков. Но ведь человека не стало! Мир был равнодушен, словно никогда и не было в нем этого щуплого, в полинявших трусах, паренька. "Но, что же? Гром, что ли должен грянуть", - думал Михеев. Была какая-то неестественность, в обыденности продолжающегося дня. Удочки были заброшены, когда он был еще жив. Прошло каких-то полчаса. Смерть, по-змеиному тихо, проскользнула под солнцем, напомнила людям о своей всевластности.

  Сматывать снасти было как-то стыдно. Словно и он, Михеев, возвращаясь к привычным делам, сливался с равнодушием природы. Но не бросать же их на берегу? Он смотал ближнюю удочку, вытащил из глины, воткнутый в берег конец дальнобойного удилища, приподнял, удилище ответило неожиданным рывком, прогнулось. И он, скорее по инерции, чем осознанно, резко потянул на себя, выметнув на берег тупорылого, с полтинничной чешуей, карпа, тяжело шлепнувшегося в траву. Михеев смотрел на неожиданную добычу, от досады прикусив губу.

  Ну, почему именно сегодня? Почему? Обратно кинуть? Будет еще глупее, чем эта ненужная удача.

  Михеев шел к дому, боясь поднять глаза, казалось, все осуждают его. И в том, что случилось только его вина.

  Что я? Зачем я в этой жизни? Может, я был нужен лишь за тем, чтобы спасти вот этого мальчика? И даже его не спас. Не сумел. А что сумел в жизни? Что сделано, о чем можно было бы сказать: "Я сделал", - ничего. Тридцать лет и одна сплошная пустота. А сколько еще осталось. Через час или через день она выскользнет, так же тихо шипя, но уже по мою душу. Кто пожалеет обо мне? Тетка всплакнет, конечно, но вряд ли забудет в горе, что время кормить поросенка. И все - ни друзей, ни любви, ни детей. В жизни нет ничего. Но если бы я спас его - все было бы иначе? Спасенная жизнь оправдала бы мое тридцатилетнее безделье? Может ли одна жизнь оправдать другую. Этот мальчик. Зачем-то он был задуман в этом мире. И, наверное, принес бы больше пользы, чем я. По крайне мере растил бы детей. Но жив - я, а его нет. Нет, потому что я не сумел спасти его. Как ничего до этого не сумел в жизни.

  Тетка уже знала. Он спросил у нее водки. Распечатав бутылку, налил почти полный стакан. Поставив на стол картошку, яичницу, она подсела рядом.