Переселенец

Филипп все считал— сколько. Но ему не совсем это удавалось— не хватало на руках пальцев. Ему советовали снять чоботы и считать по пальцам на руках и на ногах, — так, мол, скорее сосчитаешь. Он видел в этом насмешку и выражал неудовольствие, но своего рвения к работе не ослаблял. Тут же рядом, налево и направо, работали другие

крестьяне со своими семьями. Все были увлечены работой. Но ют кто-то крикнул:

— Заяц!

Филипп «вскочил, бросил нож, мгновенно насторожился и тоже увидел зайца. Заяц выскочил из-за дальней кучи с бураками и метнулся в сторону Филиппа, потом шарахнулся обратно, но там тоже был народ.

Многие уже увидели зайца, бросились ловить. Заяц мог бы улизнуть и скрыться в густой зелени, стоящей на корню свеклы, но так перепугался, что стал кружиться на одном

месте. А народ был всюду: заяц очутился в середине.

Зайца ловили и взрослые и малыши. Он увертывался, делая стремительные прыжки то влево, то вправо. Филипп, в числе других хлопцев, гонялся за перепуганным зверьком,

проворно работая руками и ногами. Один раз настиг зайца, протянул уже руки к нему, но тот сделал отчаянный прыжок, и Филипп полетел кувырком, но моментально встал на

ноги и снова пустился вдогонку. Заяц уже улепетывал, но путь ему преградила целая толпа хлопцев с протянутыми руками, и он опять стал кружиться, как белка в колесе.

А Филипп вился около него, как волчок, и неожиданно для всех накрыл зайца.

И малые и старые побросали работу, окружили Филиппа с зайцем.

И раньше зайцы попадались в руки работавшим на бураках. Но все же это было событие.

А на этот раз все были удивлены, что дался-то заяц в руки

такому малому хлопцу, как Филипп.

Некоторые говорили, что заяц с перепугу попал впросак. Филиппп же уверял всех, что зайчик «подывиться захотел, яки таки люды капают буряки. Як воны роблють?»

Но что делать с зайцем?

Филиппу советовали продать зайца какому- нибудь пану или панычу, который обучит его играть на скрипке и плясать гопака, или пошлет в музей, а оттуда Филиппу пришлют

похвальный лист с золотыми буквами и пряник, облитый сахаром.

Но Филипп знал, что это шутки, и не всю брехню» слушал. А держать дома зайца, все равно, нельзя было: там и кот, и собака, да и посадить зайца некуда. Филипп подсчитывал, рассчитывал и взвешивал — выходило продать.

Но жаль было расставаться с зайчиком.

Уж больно забавный: мылом не мылся, а такой чистенький. Ушами шевелит. Еще не вырос до настоящего зайца: «малый». И весь такой тепленький.

И Филипп почувствовал к нему родственную теплоту. Вспомнил, что кот может сцапать, собака стащить. Страшно стало за зайчика. Надо продать. Но продать таким панам,

чтобы не съели. А кто из них не съест?

Говорят, что паны едят зайцев.

— А бодай их!

«Продать добре було б, — гроши дадут. А сколько дадут грошей — и сам не знал.

На следующий день Филипп пришел ко мне с зайцем за пазухой рано утром, до работы, но я уже встал с постели.

Поздоровавшись со мной, он произнес деловито, вывернув из-за пазухи зайчика:

— А може, купите?

Я взял зайчика в руки, поднес к лицу. Филиппу это понравилось; спросил, дружелюбно улыбаясь:

— А гарна дытына?

— Очень милый зайчик, — подтвердил я и положил его на диван.

Зверек и не шелохнулся тельцем, а только беспокойно хлопал ушами.

— Трусыться, — участливо произнес Филипп.

— Да, боится, — согласился я с ним и спросил, сколько он хочет за зайчика.

— А сколько дастэ?

— Сорок копеек, — ответил я.

Филипп почесал затылок и, спрятав от меня

глаза в пол, произнес глухо:

— Два злотых.

Я вынул из кармана сорок копеек: два пятиалтынных и гривенник, и, передавая ему деньги, сказал:

— Вот тебе два злотых, по-нашему тридцать копеек, и еще гривенник; все это вместе и есть сорок копеек, что я тебе и предлагал.

Филипп конфузливо почесал затылок и положил деньги в длинный, чуть не до самых пяток, карман, потом подошел к дивану и стал любовно гладить зайчика. Тот зажмурился, еще беспокойнее захлопал ушами и потянулся в сторонку, но особенных волнений не проявлял.

Я взял зайчика на руки и стал ласкать.

Филипп мялся, хотел сказать что-то важное, вздохнул и произнес озабоченно:

— Щоб вин бигав да грався…

Язык у него не повернулся предупредить меня, чтобы я не изжарил зайчика.

Я его успокоил.

— Зайчик будет жить у нас, как у Христа за пазухой. Только бы не убежал в лес.

— Добре! — произнес Филипп с полным доверием.

На этом мы с ним расстались. Он торопился на работу.

Вечером после работы Филипп явился ко мне с ношей. Принес целую охапку свекольных листьев и кочан капусты для зайчика.

Я не посадил его в клетку. Пустил гулять по всем комнатам. Собак и кошек у меня не было. Но зайчик не проявлял желания резвиться в спертом воздухе комнат и в плену. Как только я дал ему свободу, он сейчас же спрятался под кровать и там засел.

Часа через два под кроватью я его не нашел. Залез куда-то поглубже. Раза четыре в течение дня я открывал его в самых непролазных местах комнат. Зароется, затаится