Переселенец

по рельсам, и повезут тебя, и прямо к маме, - говорили ему.

В таких случаях Гриша счастливо улыбался.

Через месяц после окончательного выздоровления Гриша перешел к бабушке Василисе на временное жительство. Отправить его к родным решили тогда, когда мать и отец по-

строят на новом месте в далеком крае теплую хату и припасут для Гриши пшеничных калачей. В ожидании этого счастливого времени маленький переселенец прожил у бабушки

Василисы около года.

Бабушка Василиса жила одна в маленькой теплой избушке, в полуверсте от станции.

Добренькая старушка обращалась со своим воспитанником, как с родным. Гриша и бабушка прожили душа в душу до самой разлуки. И уж Гриша позабыл, какая мама. Такая ли, как бабушка Василиса: с морщинками седенькая, или совсем другая? Но какая именно другая— Гриша и не представлял себе и не мог бы ответить ни да, ни нет, если бы его спросили, с кем лучше жить— с бабушкой Василисой или с мамой?

III

Плачущего Гришу раздели и уложили в постель.

На этот раз в санитарном вагоне не было больных. В больничном отделении было просторно, светло и тепло, как в горнице.

В первое время Гриша ревел благим матом.

Ни на кого не хотел смотреть. Отворачивался и от фельдшерицы Татьяны Васильевны, и от поездного санитара Архипа, который лез из кожи, чтобы расположить его к себе.

Выплакал все слезы, ослабел. К вечеру у него сделался жар. Татьяна Васильевна послушала его и ничего опасного не нашла. Это все от разлуки с бабушкой Василисой и от страха

перед чужими людьми.

Ночью Гриша спал спокойно. Проснулся рано утром, и слезы опять полились рекой.

Татьяна Васильевна спала в соседнем отделении вагона. Первым в это утро заговорил с Гришей санитар Архип, малый с рыжей бородой и огромными кулачищами, но добрейшей души человек. Он застал маленького переселенца сидящим на кровати, с глазами полными слез.

— Плачешь, еловая голова?— сказал он, подойдя к всхлипывающему пассажиру.

Гриша отвернулся от него и сильнее заплакал.

— Здесь плакать не полагается,— строго отчеканил Архип.

Гриша всхлипнул и, точно подчиняясь команде, сразу замолк, но не отвернулся от стены.

— Здесь отворачиваться не полагается!

Гляди прямо!— опять скомандовал санитар.

На этот раз Архип остался с носом. Гриша плотнее прижался к стене.

Архип смягчился, понизил тон и пропел тоненьким голоском:

— Хочешь пить чай?

Гриша молчал.

Санитар пропел еще слаще:

— Чай с сахаром, сладкий чай...

Пассажир молчал.

— Чай с молоком, со сдобной булочкой, и два куска сахара в придачу. Слышишь, аль нет, еловая голова?

Гриша был глух и нем.

Санитар тронул его за плечо. Гриша пискнул, как резиновая куколка.

— Ай-ай, не тронь меня!— певуче произнес Архип, отстраняясь от мальчика.

Помолчал с минуту и заговорил, растягивая слова:

- Коли отворачиваешься и молчишь, стало быть, не хочешь. Оставайся без чаю и без сахару, и без молока, и без сдобной булочки. Сам все выпью и все съем.

Но и это не помогло. Гриша молчал, как и раньше, и даже когда санитар принес чашку с горячим чаем, два куска сахару и ломоть белого хлеба, Гриша остался беззвучным на

его приглашение к столу и не отвернулся от стены, не отозвался.

Выпил чай, съел булочку и сахар, только оставшись один, и ел, поминутно оглядываясь на дверь, как пугливый заяц, добравшийся до капусты в чужом огороде. С фельдшерицей Гриша также не хотел разговаривать и отворачивался от нее, когда она пришла.

Татьяна Васильевна взяла его в охапку и посадила рядом с собой, как деревянного болванчика. Сверх ожидания, Гриша не сопротивлялся, не плакал, а только молчал и смотрел исподлобья. Точнее чем, дескать, реветь: не бьют, да еще и сахаром кормят». Но что Татьяна Васильевна ни

делала, чтобы разговориться с Гришей, не добилась от него ни единого слова.

— Ах, Гриша, Гриша, что же ты молчишь?—сокрушалась она.— Ведь мы тебя везем к маме, понимаешь, к маме. Чай пил?

Маленький человек упрямо молчал.

— Какой ты, ей-богу, неразговорчивый и смотришь букой. Ну, чем мне тебя расшевелить?—недоумевала фельдшерица.— У меняесть сладкие ягодки, —хочешь?

Гриша не ответил ни да, ни нет.

— Молчание— знак согласия,— сказала Татьяна Васильевна и ушла в свое отделение.

Вернулась с горсточкой изюма на блюдечке.

Опять села рядом с Гришей.

— На, бери и ешь,—сказала она, протягивая ему блюдечко с изюмом.

Гриша и пальцем не пошевелил.

Татьяна Васильевна взяла с блюдечка изюминку и всунула ему в рот. Гриша проглотил ягодку, не разжевывая, с закрытыми глазами.

То же самое проделал и со второй изюминкой, но эта чуть-чуть замешкалась у него во рту; третья изюминка хрустнула на зубах.

Четвертую и пятую Гриша разжевал, и уже с открытыми глазами. Татьяна Васильевна отправила ему в рот всю горсточку изюма по ягодке, одну за другой. Под конец Гриша ел сладкие вяленые ягодки со вкусом, причмо-

кивая, как заправский лакомка.

Так познакомилась Татьяна Васильевна с маленьким переселенцем.

IV

Гриша не умел пить чай с сахаром. Во время чаепития он не ел сахар, а только лизал его, делая вид, что кусает, но не кусал.

Иначе говоря, Гриша пил чай вприглядку.

Съедал он сахар под конец, когда уже не оставалось пи чая, ни хлеба.