Переселение душ

Йефет – прародитель древних греков и других народов Европы – судя по пророчеству Ноаха, должен был быть наделен «простором», что подразумевает не только территориальные преимущества, но и простор мысли и творчества. Мы знаем, что научными и культурными достижениями мир, действительно, во многом (и даже по большей части) обязан потомкам Йефета. Но в благословении Ноаха есть и еще важная деталь, без которой все эти достижения в какой-то мере теряют свою значимость.

Дело в том, что Йефету было приказано «обитать в шатрах Шема». Под шатрами в данном контексте подразумеваются дома учения. Ведь Шем, посвященный служению Творцу (как сказал Ноах: «Благословен Г-сподь, Б-г Шема»), должен был стать проводником Высшей мудрости и морали в этом мире. И только тогда, когда открытия Йефета (в науке ли, в искусстве ли) не входят в противоречие с учением Шема (то есть остаются в рамках его «шатров») тогда они, действительно, служат движению прогресса и совершенствованию человечества.

Отсюда очевидно, что Шем – духовный ориентир своего поколения, и посему – особая душа. А вот чья она? Кому принадлежала ранее, в ком раскроется позже? Мы найдем ответ с помощью нашего слова תבה.

Оно, как мы помним, употребляется в Торе еще один раз, правда, в совсем другой ее части – во второй книге «Шмот». И вот что мы там читаем про Йохевед, жену Амрама («Шмот», 2:2-10): «И зачала жена, и родила сына, и, видя, что он красив, скрывала его три месяца. Но не могла долее скрывать его, и взяла корзинку из тростника, и осмолила ее асфальтом и смолою, и положила в нее младенца, и поставила в тростнике у берега реки. И стала его сестра вдали, чтобы узнать, что с ним будет. И сошла дочь фараона к реке мыться; а прислужницы ее ходили по берегу реки. И увидела она корзинку среди тростника, и послала рабыню свою, и та взяла ее. И открыла она, и увидела его, младенца; и вот, дитя плачет; и сжалилась над ним, и сказала: этот из детей евреев. И сказала сестра его дочери фараона: сходить ли мне и позвать ли к тебе кормилицу из евреек, чтоб она вскормила тебе младенца? И сказала ей дочь фараона: сходи. И пошла девица, и призвала мать младенца. И сказала ей дочь фараона: возьми младенца сего и вскорми его мне; а я дам тебе плату. И взяла женщина младенца, и кормила его. И вырос младенец, и она привела его к дочери фараона, и он был у нее вместо сына, и нарекла имя ему Моше, потому что, говорила она, ведь из воды я вынула его».

Слово תבה в этом отрывке переводится обычно как «корзинка» – самодельное суденышко, в котором Моше отправился в свое первое плавание по Нилу. На самом деле, перевод вполне актуален. Как мы помним, это изделие было из тростника. Стало быть, сплетено. Стало быть, корзина.

Но почему тогда в ивритском оригинале употребляется именно слово תבה – «ящик», или «ковчег»? Нужно было так и написать: «корзина» – на ивритеסל («саль»). Оно, кстати, и короче, а ведь Тора очень экономна в средствах и не позволяет излишеств ни в выражениях, ни в словах, ни даже в буквах. И, тем не менее, выбирается менее подходящее слово תבה. Почему?

Очевидно, для того чтобы намекнуть читателю, что есть некая связь между ковчегом Ноаха и корзинкой Моше. Давайте попробуем найти, что между ними общего.

1. И ковчег, и корзина предназначены для одной и той же цели – защитить то, что внутри, от воды.

2. Для этой цели они одинаково обработаны. Нам это известно из того, что рассказывается в Торе. В первом случае Б-г велел Ноаху: «и осмоли его (ковчег) внутри и снаружи смолою». Во втором случае описываются действия Йохевед: «и осмолила ее (корзинку) асфальтом и смолою».