Переселение на Марс

Гершель открыл для себя две важных вещи: во-первых, на Марсе отсутствуют гонения на его народ, а во-вторых, иудеи не разбрелись по конфессиям хасидов, хасидоборцев и прочих. Он много размышлял о причинах. Сверхъестественную веротерпимость марсиан он пытался объяснить особенностями второго творения, как его описывал еще в раю ангел Михаэль. Безгрешность Хавы обернулась прохладной индифферентностью в душах, тогда как остракизм требует бурных страстей. О погромах же и говорить не приходится, коли робкий марсианский Каин не вложил в сердца будущих соотечественников дух насилия. Но как иудеи Марса сумели устоять от вечного соблазна раскола – этого ум Гершеля пока не постиг. Однако, факт существует и предъявляет свои права на признание. Поэтому к концу адаптационного периода Гершель прекратил посещать обыкновенно пустующий храм и стал молиться в общепризнанной синагоге. “Если нет хасидов, значит бессмысленны и хасидоборцы, – с грустью размышлял Гершель, – наверняка Айзик огорчен. Теперь уж точно разойдутся наши пути, ибо что связывает нас, кроме разномыслия?”

Необычайное рвение Гершеля в овладении марсианским языком не осталось незамеченным. Не всегда безмерное усердие возбуждает подозрение начальства. Ципора доложила куратору Кампуса адаптации о необыкновенном студенте. Итро пригласил Гершеля в свой рабочий кабинет, расспросил о прошлой жизни и о нынешних устремленях. Высокопоставленный администратор не хотел произвести впечатление превосходства. Подлинная тонкость проистекает из истинной деликатности. Чтобы беседа не уколола самолюбие гостя и не показалась ему покровительством благополучного нуждающемуся, Итро пожаловался намеком на свои невзгоды – одна из дочерей ранит его родительское сердце. Собеседники прониклись симпатией друг к другу, почувствовав родство книжных душ. Вскоре Гершель узнал, что ему назначена дополнительная стипендия сроком на год, и будет оплачено проживание в Марсе.

Гершель занял маленькую комнатку в нижнем этаже дома на одной из тихих улиц столицы. Ненужность борьбы за выживание не расслабили Гершеля, и познавательный пыл его не остыл. Скромость стола и дома ничуть не мешали работе мысли омолодившегося старца. Память служила верно, и вскоре Гершель почувствовал, что неистребимый акцент остался последней слабостью в его марсианском языке, а это не слишком важно.

Гершелю не нравилось, что марсианские иудеи не достаточно, на его взгляд, привержены религии и не упорны в исполнении заповедей. “Конечно, коли не являешься предметом всеобщей ненависти, то это расхалаживает волю к сплочению, и вера, как заостренный инструмент ее, притупляется, – рассуждал Гершель, – однако, сердцем принятое Учение открывает путь к истине и счастью.”

Пронзительный клич сердца звал его к действию. Он вчитался в Священное Писание на марсианском языке и пришел к неутешительному выводу – недопустимо далеки эти книги от истинного Слова Божьего. Гершель не сомневался, что ему хватит сил и лет сделать правильный перевод. “Чем хуже я любого из семидесяти толковников? – думал он, – стану зачинателем новой плеяды. Я добавлю свои трактовки. Всякий переводчик – интерпретатор, переплывающий реку с одного берега на другой. Необычные обстоятельства требуют свежих толкований!” В письме к Итро он поделился своим планом и в ответе нашел не просто эфемерную моральную опору, но и заверения о помощи в издании и распространении книг.

Трудясь над Священными текстами, Гершель выпукло изображал и бескомпромиссно толковал бесчинства персонажей и необузданность их деяний – вещи, закомуфлированные в марсианском Писании трусливыми каноническими формулировками. “У обитателей этой планеты и мозги и вера травоядные!” – думал Гершель и радостно продолжал свой труд, нацеленный на перековку кроткого сознания марсиан.

Дни текли за днями. Гершель жил один в своей комнатке. Работал от зари до зари, и такое существование было в радость ему. Утомившись к вечеру, совершал моцион. Топая неторопливо, вспоминал былые годы – как отроком влюбился в девочку Малку, как уехал из Вильно в Божин, как пером воевал с хасидами, как женили его. Супругу и деток своих не помнил. Стерлись семейные лики в памяти. Да ведь так много лет прошло, их и в живых нет, хорошо, если могильные камни на божинском кладбище целы. Не радостна жизнь книжника в Божине, но здесь, в Марсе, благоденствует душа его. “Суть счастья моего – в книгах, я должен учиться и учить…” – размышлял Гершель.

К истечению стипендиального срока Гершель оканчивал счастливо-изнурительный труд перевода. Он задумал открыть школу и вразумлять детей – земной меламед в марсианском хедере. Харизматичный Итро употребил влияние и убедил многих из друзей отдать своих чад на воспитание к учителю с Земли. Появившийся у Гершеля постоянный заработок сообщил ему чувство уверенности и порадовал его покровителя. Даже безнадежный книжный червь не чурается сладости тщеславия, и Гершель гордился завоеванным уважением марсиан.

2