Переселение. Том 2

А когда Варвара стала утешать Анну, уверять, что она счастливая женщина, что у нее дети, хороший красивый муж, Анна горько улыбнулась и сказала, что всякий брак — потемки и не увидишь в них ни прошлого, ни будущего, да еще и женщины стараются скрыть, что было и что происходит. Она уезжает в Миргород, начинает новую жизнь, которая, конечно, продолжает прошлую, но теперь она твердо знает, что той большой любви между мужем и женой, о которой она мечтала, не существует. Любовь, которую питает к ней сейчас муж, невелика. Нет любви на свете! Ее любовь перейдет к детям, как перейдет к детям и жизнь, но любовь к мужу оборвала великая печаль. Надежды ее не оправдались, она разочарована и останется разочарованной до самой смерти.

Анна хотела дождаться родов Варвары, но Юрат потребовал, чтоб они, не мешкая, ехали в Миргород. Есть у него, мол, и другие заботы. В армии. Он не собирается до смерти сидеть в секунд-майорах. Он решил получить полк и вовсе не намерен всю жизнь тянуть лямку у Шевича, Хорвата или Прерадовича.

Поэтому Юрат и Анна уехали из Киева с такой поспешностью.

Не посчитавшись с желанием родственников.

Рано на рассвете Юрат со своими пятью гусарами и тремя тяжело груженными подводами выехал со двора купца Жолобова.

В едва забрезжившем небе еще не погасли звезды. Лаяли встревоженные собаки.

На первой повозке, кутаясь в черный дорожный плащ, сидела Анна, склонившись к люльке, в которой спал завернутый в белое одеяло ребенок. Варвара, хоть и ждала со дня на день родов, вышла проводить невестку. На глазах ее были слезы.

Трифун и Петр помогали брату оседлать коня.

Когда Юрат уселся на лошадь, Павел укорил его, что он груб с женой и зря не позволил ей остаться в Киеве и дождаться родов Варвары.

Юрат, прощаясь, ответил ему так, что Исаковичи это надолго запомнили и не раз пересказывали.

Пусть, мол, апостол чепухи не говорит. Он вдовец и не знает, каковы жены! Что еще нужно этой сенаторской дочке? Чтоб он молился на нее как на икону? Ему, Юрату, его обязанности известны, но нянькой он не станет. Анна насмотрелась, как ее мать, г-жа Агриппина Богданович, сделала из своего мужа пентюха, и сейчас пытается превратить своего мужа в дьякона, который будет ей кадить, точно она сошла с небес. А у него немало своих забот. Он свои обязанности знает, другие женщины ему не нужны. Он тащит на своем горбу эту красотку из Нови-Сада уже пять лет и будет тащить ее по свету и дальше. А ее дело заботиться о детях и о муже. Но если она надеется ездить на нем, как ездит ее мать на сенаторе, то пусть запомнит, что это у нее не выйдет. Многому он, Юрат, научился на пути в Россию. Говорят, что жена у него красивая и пахнет от нее все равно как от богородской травки.

— И отлично! Ты меня, апостол, прости, но чужие жены тоже недурно пахнут! Другие женщины ничуть не хуже ее, ничем она не лучше их. В самом деле. Чего она хочет? Быть единственной и несравненной, как будто на свете нет больше красивых и порядочных женщин? Э-э, такого не бывает! Разве она не видит, что мы в изгнании и что вкупе с другими женщинами и детьми несчастны!

Он будет ждать их в Миргороде, а там что бог даст! День, кажется, выдался погожий, теплый, и ветерок свежий подувает!

Юрат пришпорил коня и, ни разу не обернувшись, ускакал.

Когда небольшой караван с возницами-татарами тронулся под собачий лай со двора купца Жолобова, веселее всех проводил Юрата Трифун.

Имея многолетний супружеский опыт, он тоже заметил, что в семейной жизни Юрата и Анны возникла какая-то зловещая тишина и что между ними что-то происходит. Но, не живя вместе с братьями в доме Жолобова, Трифун, занятый своими делами, полагал, что разлад этот — временный и связан он с прибавлением семейства, которое приносит и радость и горе.

Петр ждал от жизни и от бога в то время только одного: Варвариных родов. И думал, что это новые приятели из семьи Шевича, с которыми в Киеве Юрат особенно якшался, испортили его. Брат огрубел, все чаще проводил время в компаниях и все реже с семьей. И даже как-то вечером небрежно бросил Павлу: «Эх, апостол, семья там, где друзья и веселая компания. Слюнявая семья — не семья, а горб на спине. Слава богу, нет в Киеве тещи, некому меня есть поедом и доводить до бешенства. Россия пляшет и поет! И я с ней!»

В последнее время один только Юрат мог развеселить Петра, и Петр, умирая от страха в ожидании жениных родов, прилепился к нему всей душой. То, что Юрат не позволил Анне дождаться родов и помочь Варваре, глубоко его обидело. Это было большим испытанием братской любви, неизменно глубокой, чем-то новым, что оскорбило и опечалило Петра.

Павел проводил Юрата молча.