Переселение. Том 2

Усевшись, она весело и беззастенчиво начала болтать, как было принято в доме Вишневского, когда сербские и русские офицеры собирались со своими женами за карточными столами. Юлиана, заметил Павел, не надела свои многочисленные исподницы и приехала в одном легком платье.

В Токае она представлялась простушкой, в Киеве разговаривала как княгиня.

Негоже то, что делает Исакович, сказала она. Ее мужу известно, что Павел рассказал Витковичу о токайской истории. Виткович подал рапорт Костюрину. Это может Вишневскому все испортить. А из-за чего? Из-за того, что муж хотел немного побаловаться с Варварой? Какая женщина этого не любит? Подумаешь, невидаль! Она, Юлиана, пришла, чтобы помирить его с мужем. Прекратить раздор между ними.

Павел сказал, что скоро уезжает в Бахмут, а может быть, и в Санкт-Петербург, так как просит аудиенции у императрицы. Не к чему ему с Вишневским мириться. Они больше не встретятся. И будет мир!

Тогда Юлиана рассказала, что Вишневский неистовствует так, словно его облили помоями. О том, что произошло в Токае, известно уже всем, и Виткович, воспользовавшись этим, задумал совсем угробить Вишневского. А муж хочет доказать и обществу и Костюрину, будто все это сплетни и он никогда с Исаковичем не ссорился. И если он действительно получит отпуск и поедет добиваться аудиенции, то Вишневский просил передать через нее, что охотно возьмет его с собой в Санкт-Петербург, если же он не может ехать сейчас, то поедет с ней дня через два-три после отъезда мужа, как только она соберет детей.

Вишневский силен, у него большие связи, а по приезде из Санкт-Петербурга он будет еще сильней.

Она пришла их помирить.

У нее нет никого на свете, кроме сына.

Ей хотелось, чтобы семейство Исаковичей приняло ее под свое крыло.

Кто знает, что готовит день и что несет ночь.

Вишневский ей муж, но ни он ее, ни она его не любит так, как представляется это людям.

Однако Исакович выразил желание, чтобы она ушла.

Юлиана встала, взяла его под руку и прижалась к нему, сильная, стройная, страстная.

А он стоял, и его голова оказалась под ее шляпой, как под белым зонтом.

— В Киеве, — сказала госпожа Юлиана Вишневская, — несколько сот офицеров. Стоит мне только повести бровью, и я каждому буду желанной. И только вы, сумасшедший, не видите, чего я стою. Недаром муж называет вас жуком-могильщиком.

Павел снова попросил ее уйти.

Вспыхнув от досады, Юлиана сказала, что она ему еще понадобится. Он еще ей покланяется, когда Вишневский его прижмет. Потом предложила сопровождать ее после отъезда мужа. Вишневский хочет, чтобы она дважды в неделю посещала больных и убогих на Подоле в сербской слободке.

— Мы так хорошо проводили время в Токае! Вы помните?

И уже на пороге эта красивая смуглая женщина снова схватила его под руку, прижалась к нему и зашептала:

— Пусть я вам не приглянулась, не по сердцу, не мила, но неужто вы, раз я уже пришла к вам в дом, так и не воспользуетесь моей любовью? Ни один мужчина не отпустил бы меня голодной!

Но Исакович, даже не поцеловав свою гостью, выпроводил ее из дому, однако согласился сопровождать ее при обходе больных. Вечные угрозы Вишневского поколебали волю упрямого вдовца, в жизни которого оставалась одна-единственная мечта: быть представленным царице. Боясь, как бы месть Вишневского не сорвала его планов, Павел согласился при людях здороваться с его женой. Он ругал себя за трусость, но понимал отлично, что если Вишневский — и не Карпаты, то все же достаточно силен, чтобы его здесь, в Киеве, загубить.

Так и получилось, что Павел, отпраздновав в Киеве день патрона своей семьи святого Мрата, несколько раз сопровождал Юлиану, когда она объезжала на великолепной тройке Подол и раздавала бедноте подарки от имени Вишневского.

В начале октября 1753 года в Киев прибыли последние партии получивших паспорта переселенцев из Потисья. Прибыли как нищие даже офицеры. Австрийские власти реквизировали у переселенцев все добро, не выплачивали порционных денег и арестовывали за всякую мелочь.

В ту пору из Подола на новые земли уехали все, кто мог носить оружие, их жены, дети и любовницы, бросив на произвол судьбы никому не нужных стариков, старух, больных и умирающих.

Госпожа Юлиана Вишневская водила с собой Павла с упорным желанием во что бы то ни стало его покорить — с упрямством отвергнутой, оскорбленной женщины. Она была уверена, что после отъезда мужа в один прекрасный день ей удастся вскружить капитану голову. Вишневский стал известен во всем Киеве как величайший сердцеед, и ей была приятна одна мысль, что в обществе узнают, что и ее кто-то любит. Мужа Юлиана не боялась, ей казалось, что любовь женщины для него ничего не значит. Нередко случалось, что у него ужинали две, три, четыре женщины, и не только ужинали, но оставались на ночь и делили с ним альков.

Он предлагал ее и Костюрину.

От нее он требовал одного — сблизиться, как можно теснее, с Варварой.

И расспрашивал о Варваре.

Услыхав, что у той умер ребенок, заметил, что мать нужно утешить. А следующего ребенка сделать лучше.