Переселение. Том 2

А Вишневский по вечерам опять восклицал, что звезды прекрасны, что пьяняще пахнет резеда и что мужчина — это зверь, которого могут укротить, осчастливить и облагородить только глаза женщины. Теперь, правда, это были уж не большие черные глаза Анны, а глаза Варвары. По его уверению, они меняли свой цвет от небесно-голубого до светло-зеленого, как листья ивы. Никогда, клялся Вишневский, он не видел таких глаз! И таких длинных темных ресниц. И таких густых, пышных рыжих волос. И такой маленькой груди, которая вся трепещет, когда Варвара смеется.

Он бы отдал жизнь за Варвару.

Варвара смеялась и спрашивала: неужто он так быстро забыл Анну?

А когда Вишневский предложил ей остаться вместе с мужем в Токае, Варвара испуганно уставилась на него.

Во время вечерних прогулок с Варварой он повторял ей те же самые слова, которые говорил Анне. И тоже не пытался овладеть ею грубо, силой, вел себя деликатно, нежно, как подобает вести себя с благородной дамой.

Когда ему удавалось отослать куда-нибудь Петра и Павла, Вишневский приезжал к Варваре с визитом верхом на коне. Приходил и украдкой, пешком. Выныривал вдруг в саду из-за какого-нибудь куста, часто ранним утром, когда на траве еще сверкала роса. Прокрадывался туда и по вечерам, когда темнело. Он нежно брал Варвару под руку, чтобы якобы рассказать, что он договорился о ночлегах в горных селах, через которые им придется проезжать, в Дукле и Комарнике, о квартире в Ярославе. Ему хочется добиться ее любви, ее ангельской любви, чтобы навсегда сохранить в сердце память о ней.

А когда Варвара, смеясь, напоминала ему о жене, Вишневский, как всегда, поминал бога и, извиняясь, восклицал:

— Слава богу!

Вероятно, все на этом бы и кончилось, если бы Вишневский не стал все чаще появляться с наступлением темноты. Варвара, выйдя во двор и неожиданно на него наткнувшись, вскрикивала. Она скрывала это от Павла, не смела сказать и мужу. А Вишневский, словно дух, пробирался и в дом, когда она оставалась одна. Единственное, чего он не делал, ухаживая за Варварой, это не пытался ее, как, бывало, Анну, обнять, когда они сидели где-нибудь в саду на скамейке.

Когда он приходил, его слуги, точно часовые, окружали дом со всех четырех сторон. И при появлении людей перекликались друг с другом, как совы или кукушки, вороны, сороки или собаки. Никто не мог подойти к дому, где жили Исаковичи, незаметно. Но если Анну он хотел ошеломить объятиями, то Варвару старался склонить к любви обходительностью, ласковыми речами, словно хотел ее убаюкать.

Он говорил, что ее муж еще молокосос, что в России карьеры ему не сделать. Слаб он, дескать, здоровьем для военного дела.

Вишневский мог бы обеспечить ей в Санкт-Петербурге веселую, роскошную жизнь, богатство и почет, ее бы приняли при дворе. Исаковичи, говорил он, простого происхождения. Она же дочь боярина и поэтому заслуживает иной судьбы. Одними своими ресницами она может свести с ума любого. Поцелуй ресницами — последнее слово любви в Санкт-Петербурге.

Однако ничто не помогало.

С каждым днем — и Вишневский это чувствовал — он не только не приближался к цели, а все больше от нее удалялся.

Тем временем Петр назначил день отъезда.

Накануне Вишневскому все же удалось отослать Петра для осмотра гористой местности за Токаем, где начиналась долина реки Ондавы, ведущая к Дукле. Петр должен был провести рекогносцировку двух деревянных мостов, по которым их обозу предстояло проехать. Вишневский посылал с Петром два воза с бочками, купленными, по его утверждению, для самой императрицы. Рано на рассвете Петр уехал с двумя своими гусарами, Павла же Вишневский послал на Тису. Он, мол, получил извещение о том, что туда прибыло несколько транспортов с сербскими переселенцами. Следовало проверить исправность паромов.

Варвара, хоть и предполагала, что последний день будет самым трудным, но никак не ожидала, что ей готовится. Вишневский, думала она, вероятно, опять придет в гости, начнет ухаживать, возьмет ее под руку и станет уговаривать скрыться где-нибудь среди кустов и деревьев, но у нее и в помыслах не было, что этот изысканный, лощеный офицер посмеет попытаться взять ее, жену подчиненного ему офицера, силой. А надоел он ей изрядно.

Однако Вишневский не явился.

Перед обедом приехала его жена Юлиана, приехала за Варварой. И увезла ее к себе обедать.

За столом все время хохотали.

Юлиана в красном кринолине, с открытой смуглой грудью, весело рассказывала Варваре, что ей известны все тайны мужа. И она ни в коей мере не запрещает ему согрешить с красивой, молодой женщиной. Только так и можно сохранить любовь мужчины, настоящего мужчины. Иначе она не протянется и трех дней.

Варвара все это слушала, и ей казалось, будто она сидит в кабаке.

Самым удивительным было то, что супруга этого человека выглядела совершенно счастливой.