Переселение. Том 2

Он уже не смотрел ни на удалявшегося Трифуна, ни на бедолаг из Махалы, что устало шагали за долгой цепочкой кибиток. Ему казалось, что он видит самого себя, видит, как он, будто раздвоившись, идет за Трифуном, за возами, за длинной их вереницей и исчезает.

Конь под ним дрожал и шарахался.

Тут только Павел спрыгнул на землю и поднял свою треуголку.

И, глядя на прогоревшую в ней дыру, он вспомнил, как на поляне Текла бросила его треуголку в костер и на ней была точно такая же дыра.

Павел долго сидел на пороге своего дома, обхватив руками голову. На его губах играла безумная улыбка, которую Варвара впервые заметила в Токае и которая так удивила Анну и Юрата. Он что-то бормотал и шептал себе под нос.

На другой день при помощи почтмейстера Павел купил несколько локтей шелка. Добавив некоторую толику талеров, он оставил все это стиравшей и приносившей ему белье горничной Хурки.

Почтмейстер же раздобыл и серебряные застежки для пояса, которые Исакович отослал Юлиане и Дунде с несколькими прощальными словами.

Через два дня после отъезда Трифуна Павел Исакович расплатился за постой и отбыл из Токая, не простившись с Вишневским.

XX Путь в Россию вел в вышину

В семье Исаковичей говорили, что после приезда в Россию в Павле Исаковиче произошла большая перемена. Изменился он и характером и душой.

И улыбался по-другому. Улыбался как безумец.

След о том, как жил Павел в России, сохранился частично в письмах, которые он отправлял из России своему отчиму Вуку и больному родственнику Исаку Исаковичу в Неоплатенси.

Сейчас нам также известно, что́ произошло с Павлом Исаковичем в России потом, как ему там жилось и чем он закончил свое земное поприще.

История эта странная и невероятная.

Отъезд Павла из Токая его родич отмечает по старому календарю днем мученика Аверкия, то есть 22 октября 1752 года. У папежников в Неоплатенси это был день святого Карла Боромейского, которого, как и Аверкия, никто не знал.

Была пятница и для одних и для других.

В четверг в Токае было полнолуние.

Исакович в тот день встал рано и выехал на заре.

Вишневский через почтмейстера Хурку послал Павлу карету, которая должна была отвезти его самого и его багаж, и также дал адрес, по которому он может остановиться в Уйгели.

От Уйгели Исакович ехал верхом на низкорослой горной лошадке, походившей на спокойного мула, а точнее, поскольку спокойных мулов не бывает, на спокойного осла, какие встречаются в горах. Впереди Павла ехал вожатый, который должен был проводить его в Польшу до Ярослава. Как прежде провожал Юрата и Петра.

Это был очень подвижный, но молчаливый словак. Ехал он молча, молча ел, а далеко опередив Павла, только махал ему рукой.

Поэтому у Павла создалось впечатление, будто он безмолвно поднимается в горы и его молча ведут куда-то в вышину.

За ним потихоньку следовал возок брата.

Человека, шагавшего рядом с возком, тоже нанял Хурка.

До Уйгели путешествие было нетрудным. Дальше до Дукли дорога без конца петляла и становилась все тяжелее и круче.

Они ехали, сокращая путь, лесными дорогами. А только что проложенный Карпатский большак походил скорее на корчевье, чем на царский тракт.

Поздней осенью из Венгрии со всех сторон собирались в Дуклю ехавшие в Польшу путники, старавшиеся как можно быстрее перевалить через Карпаты. Все боялись, что их застигнет непогода, которая, как говорили, в горах ужасна. Бурям, ливням, наводнениям, по рассказам путешественников, нет конца. А еще через месяц все занесет снегом. Все превратится в мертвую, безлюдную ледяную пустыню.

Медведи среди бела дня станут выходить на тракт.

В сумерках стаи волков начнут провожать путников своим воем.

Однако проезд Исаковича не был отмечен ни в книгах почтмейстеров горных селений, ни в церковных книгах, где записывают покойников, которых хоронят на сельских кладбищах. И в трактирах никто не приметил этого одиноко путешествующего человека.

Одинокий проезжий не оставляет за собою следа.

Возом больше, возом меньше на большаке — кто запомнит?

А если запоздалый путник и замерзнет среди снегов, то лишь весной люди наткнутся на человеческие кости близ дороги или пару обглоданных волками сапог.

И тут уж не угадаешь, что за человек закончил таким образом в Карпатах свой жизненный путь.

Однако Павел Исакович, выехав из Уйгели, очутился среди прекрасной, почти идиллической природы, в краю с мягким климатом, среди еще зеленых лесов, сходившихся к обочинам дороги, которая, уходя вдаль, постепенно поднималась в гору. Все вокруг зеленело, золотилось, алело, сверкало, блестело в лучах осеннего солнца.

Осень в том году выдалась погожая, сухая и теплая. Солнце всходило над Уйгели огромное, ясное, небо было таким синим, что казалось, оно останется таким навеки.

И только далеко в горах с вершины на вершину прыгали легкие облачка.

Австрийские талеры Марии Терезии в те времена принимали по всей Европе с охотой, они были в цене, но Хурка все-таки уговорил Исаковича купить такие вещи, которые, по его словам, ценились в России в два, а то и в сто раз больше.