Переселенцы

Иван лег в траву и положил голову в ладони. Но чем больше соображал он обо всем случившемся, чем больше обдумывал последствия, тем яснее видел, какую сделал оплошность. «То-то вот, давно следовало бы послушать Катерину, давно следовало бы определиться к работе, к месту: ничего бы этого не было. Одно из двух: или доверять Маше, или нет; если доверяешь, так чего же еще тут вступаться?.. Эх, худо дело! хуже всего то, не знаешь теперь, как исправить!» – повторял Иван, которым с каждой минутой сильней и сильней овладевало смущение и беспокойство.

Он думал, думал и, наконец, придумал открыться во всем племяннице Анисьи Петровны. Племянница расскажет тетке о проделках Карякина; тетка, верно, рассердится на Машу и выгонит ее вон из хутора; Маша вернется к матери… Иван отправится в луга, повинится во всем перед Катериной, уйдет в тот же день в город и начнет работать как лошадь. Иван не сомневался, что помощь, которую может получить через него семейство Лапши, будет гораздо значительнее той, которую доставляла Маша, живя батрачкой; семейство не останется, следовательно, в накладе – за это он ручался; кроме того, сама Катерина скажет ему спасибо, когда узнает причину, которая вынудила его прибегнуть к племяннице Анисьи Петровны. Этим способом Карякину и Егору окончательно отрезаны будут все пути к заманиванию девушки. Поди-ка, попробуй, сунься в мазанку Катерины! Решившись на такой подвиг, Иван, не медля ни минуты, отправился в Панфиловку. Дорогой он принялся обсуживать, как бы удобнее привести в действие свое намерение: для того необходимо было проникнуть на барский двор или в сад, выждать там барышню и наедине переговорить с нею… Все это тотчас же оказалось невозможным: Пьяшка портила все дело.

«Уж от нее не уйдешь!.. ничем не отделаешься», – подумал Иван.

Надо заметить, что в последнее время Пьяшка преследовала столяра с большею еще настойчивостью, чем Егор преследовал Машу. Егор ловил Машу, Пьяшка ловила Ивана. Стоило Ивану показаться подле дома помещицы, Пьяшка вырастала пред ним как из травы. Преследования Пьяшки, по всему видно, не были, однако ж, внушаемы чувством ненависти: черные, маслистые глазки ее ласково устремлялись на молодого столяра; при встречах с ним в руках ее всегда появлялись обломки лепешки, кусок пирога, огурец или яйцо; вступая в разговор с молодым парнем, она как бы нечаянно совала ему в руку эти припасы. Предчувствие не обмануло Ивана: едва поровнялся он с маленьким флигельком помещицы, Пьяшка показалась на пороге. Она держала обеими руками суповую чашку; к подолу ее цеплялся семилетний оборванный мальчик, о котором она никогда не упоминала; мальчик поражал, однако ж, сходством с Пьяшкой. Увидев Ивана, она тотчас же остановилась и принялась покручивать головой, украшенной на затылке пучком волос величиною с грецкий орех. Отступить было поздно; Иван подошел к ней и поздоровался.

– Здравствуй, Ваня, здравствуй… – заговорила Пьяшка, толкая ногой мальчика, который так дергал ее за подол, что суп в миске начал плескаться, – куда это ты шел, Ваня? – примолвила она, поглядывая на парня радостными, светящимися глазками.

– Так…. мимо шел.

– Что ж это ты, Ваня, никогда не зайдешь покалякать? Обещал, а не зайдешь… Приходи нонче вечером, как скотину пригонят. У нас никого нет, один Дрон… да тот ничего… почитай глухой совсем.

– Недосуг… право недосуг… Есть… есть одно такое дело… – переминаясь, произнес Иван.

– А что такое? Что такое? Какое такое дело? – проговорила Пьяшка с таким оживлением, что суп снова расплескался.

– Пьяшка! Пьяшка!.. – раздался в эту минуту из дома гнусливый голос Анисьи Петровны.

– Сейчас сели обедать… – сказала Пьяшка. – Ты, Ваня, погоди… голубчик, погоди!.. постой здесь; я мигом приду…

Пьяшка быстро перенесла миску в левую руку, правой рукой дала три проворные плеска мальчику и, освободившись от него таким образом, поспешила в дом. Через минуту Пьяшка снова вернулась.

– О чем же это хотел ты сказать, Ваня?.. Скорей говори, голубчик… Вишь требуют то и дело…

Ваня почувствовал в то же время в руке прикосновение чего-то холодного; он посмотрел и увидел огурец, который как будто сам собою попал ему в ладонь.

– Куды мне его? Мне этого не надо, – проговорил он.

– Ничего, Ваня, возьми, возьми; нам это наплевать! Ну, так что ж? говори скорей, голубчик…

– Да ты сделаешь ли, о чем я попрошу?

– Скажи только, – произнесла Пьяшка, быстро оглядываясь во все стороны без всякой видимой причины, – скажи: для тебя я все, Ваня, сделаю… Что скажешь, то и сделаю, – примолвила она с таким взглядом, который не оставлял сомнения в ее готовности исполнить просьбу молодого парня.

– Ты не скажешь, о чем я попрошу тебя? Побожись.

– Отсохни руки и ноги… провалиться мне стамши… лопни мои глаза…

– Пьяшка! Пьяшка!.. – заголосила опять из дому Анисья Петровна.

– Ишь ее, неугомонная какая! Ты, Ваня, погоди… касатик, погоди! – произнесла Пьяшка почти с умоляющим видом, – я сейчас… – И она стрелою понеслась в дом.