Переселенцы и Новые места. Путевые заметки.

Такие — самые пропащие. Выпьет — и чувствует себя в раю: радует солнце, радуют птицы, рощи, цветы, радует логовище, в котором живет. А тут еще «знакомая», которая носит «уксус», наверно такая-же блаженная пьянчушка и такая-же нищая. Этакие уж не от мира сего, в бреду, в полусне. Конечно, и поворовывают, что попадется под руку, чтобы купить сороковку.

В приют Сериков попросился очень вежливо; ему отказали, он еще вежливей откланялся и ушел.

Нередко в бараках и приюте после переселенцев остаются дети. Какие-нибудь несчастные обратные, или горькая вдова, или овдовевший и пришедший в отчаяние мужик прикинут свое потомство и, уйдут неизвестно куда, может быть, в реку бросятся. Таких ребят стараются поместить куда-нибудь в приют, в семью, отправить на родину. Случается, что брошенный ребенок не знает откуда он. Таков например, Феоктист Сувойкин. Он знает свое имя, знает фамилию, но как звали отца, — не припомнит: звали тятькой. Ни села, ни губернии, ни уезда тоже не знает: жили дома. С этим предстоят хлопоты по исходатайствованию ему «вида», — публикации, розыски, приписка к обществу. Родители оставили его в городе на базаре, где Сувойкин дня два питался арбузными корками, обливая их действительно сиротскими слезами. Было ему тогда лет десять.

Проживают в приюте и полу-сироты. Мать умерла, отец пьяница, осталась девчонка-подросток. Отдать ее отцу, — он ее куда-нибудь продаст. Определить на место, —  от того-же отца житья нет. Такова Ольга Самохина. Ей достали место няньки, но в конце первого-же месяца, когда пришла пора получать жалованье, явился папенька Ольги. Мужик высокий, сухой, в рваной куртке, на ногах опорки, на голове гимназическая фуражка. И добродушный в сущности мужик, но беспробудный пьяница. Пришел, вероятно, не сам, а научили приятели, такие-же босяки. Требует жалованье дочери. Ему не дали, а он выбил в кухне окна и погнул самовар. Ольгу, разумеется, отправили, и она вернулась в переселенческий дом.

Самохина зовут к «переселенному».

— Слушай, за что ты девчонку губишь?!

Самохин, вместо ответа, падает на колени. Ветхие брюки при этом лопаются.

— Что ты по полу-то ползаешь! Оставь девку в покое.

Молчит.

— Сам пропал и девчонку туда-же тянешь.

Молчит и начинает утирать слезы.

— Не будешь трогать девку?

— Дайте гривенник, — плача хрипит Самохин.

— А не будешь?

— Не буду.

— Побожись.

— Ей-Богу.

— На гривенник, да смотри ты!..

Самохин живо вскакивает и уходит, но слова, конечно не сдерживает. На новом месте, куда определили дочь, он проделывает то-же самое, что и на первом, и Ольга вбегает в контору, и в отчаянии, и в ярости. Лицо распухло от слез, нос красный. И плачет и сердится.

— Ну, Ольга, не вопи. Что-же мне сделать с тобой?

— Барин, отправьте меня на старину. Ей-Богу, я тут удавлюсь.

— Как-же тебя отправить? Отец имеет право тебя назад вытребовать.

— Не вытребует. Какой он мне отец! Вы напишите нашему начальству, какой он такой. Вы напишите: до сих пор пьянствовал, а теперь уж воровать стал, — до того дошел! Вчера на базаре страсть как били, холерного. Право, холерный... Какой он мне отец? И ругать-то не грех!

Порешили отправить Ольгу на родину. Пишут ей билет для дешевого проезда. Ольга оказывается Мценского уезда, Орловской губернии.

— Села какого?

— Спасского-Лутовинова.

— Помощника тамошнего помнишь?

— Помню чуточку. Высокий, белый.

— А как-же его звали?

— Кто его знает. Барином звали.

— И не слыхала про него ничего? Про Тургенева, Ивана Сергеевича? Помер он теперь.

Ольга молчит. Она сильно не в духе: боится, как-бы отец не помешал ей уехать. За нее отвечает солидный и обходительный мужик, стоящий с ней рядом.

— Мала была: где упомнить! — говорит он и с чувством спрашивает «переселенного»: — Сродственник вам были, али знакомый?

— Это Тургенев-то?

— Так точно.

— Нет. Человек был знаменитый. Весь свет его знает, — я оттого спрашиваю.

— Это... в турецкую войну? — осторожно спрашивает обходительный мужик.

— Нет, сочинитель был.

— Та-ак...— в недоумении говорит мужик.

— Книжки писал.

— Так, так! — с притворной удовлетворенностью восклицает мужик и начинает говорить о деле, а не о вежливых пустяках.

***

В регистрационных листах есть вопросы, почему переселенцы возвращаются обратно: климат, неурожай, религиозная и бытовая рознь, невозможность устройства. Нет графы: уходят, спасая нравственность. Ольгу Самохину отправили, чтобы спасти ее нравственность от влияния отца. Но бывают случаи и еще более курьезные.

— Какая-то дамочка только-что была, и премилая, — говорит письмоводитель «переселенному», который куда-то отлучался. — Премилая, только ужасно застенчивая.

— Верно, имение хочет переселенцам продать.

— Я спрашивал, а она краснеет, смущается и говорит, что ей непременно нужно видеть вас. Хотела придти, когда закроем присутствие, часа в три.