Перешагни бездну

И тут с эмиром произошла странная перемена. Он схватился за сердце, заохал, сполз с седла на руки доктора Бадмы. Подска­кавшие сокольничьи расстелили на траве попону, чтобы он мог прилечь. Вокруг столпились спешившиеся придворные.

Хаджи Абду Хафиз приблизился к недоумевающему индусу и с поклоном объявил:

— Их высочество соизволили занедужить. Они не могут про­должить путешествие и просят вас не медля возвратиться в Кала-и-Фатту и ждать там возвращения их высочества. Просим вас, не оставайтесь. Ибо зрелище страданий царственной особы не для лицезрения посторонних. Господин эмир оправится от сердечной слабости и проследует тоже в Кала-и-Фатту.

Сейчас же Хаджи Абду Хафиз подозвал двух соколышчьих и распорядился, чтобы они проводили индуса в малиновой чалме и его спутников до Кала-и-Фатту. Он и сам проехал с ними около фарсаха и вернулся не раньше, чем Шоу и его всадники не скры­лись по дороге на юг из глаз, и лишь тогда поспешил легкой трусцой назад.

Едва он вернулся, эмир вскочил на коня и в сопровождении шумной своей кавалькады поскакал горными дорожками на север к Синим горам.

КАК КОРОЛЬ ШЕЛ НА ВОЙНУ

                                              Не    всовывай    палец  в  нору    скорпиона.

                                                        Каани

                                               Нельзя выткать шелковую ткань на грубой шерсти.

                                                          Персидская пословица

 Все меньше оставалось терпения. И Сеид Алимхан ловил себя на том, что он не слушает своего любезного друга и брата Ибрагимбека и отчаяние силится сохранить сладкую улыбку на лице. Аллах акбар! Эмир просто переполошился бы, увидев в зеркале своё жалкое перекошенное лицо. Особенно, кисло  выглядело оно в самые серьезные моменты приятной беседы.    

До тошноты и до позывов рвоты, претило Алимхану все в облике и поведении локайца.

Приятно, конечно, съездить разок-другой летом в горы, почувст­вовать над головой бездонный бирюзовый купол, раскинуться расслабленно на кошме, всласть попить вскипающего колючими пузырьками настоящего кумыса «по-локайски». Но невыносимо, когда от пыли и запахов войлока душной юрты мучает кашель и под рубашкой по спине что-то ползает, а к тому же Ибрагим от­нюдь не с гостеприимной физиономией пичкает тебя чем-то жир­ным, тяжелым, вызывающим изжогу.

И все приходилось терпеть и, в полном смысле слова, потеть.

В тесном ущелье неподалеку от Кала-и-Фатту локайский пле­менной вожак Ибрагимбек жил не по своей воле. Его, носившего высокое звание командующего исламской армией, эмир уже давно принудил приехать из раздолий кундузских степей, чтобы удобнее было вести переговоры по поводу вторжения в пределы Советско­го Туркестана.

Ибрагимбек — почетный гость, и с ним надо обращаться как с почетным гостем.

Локайцу, его свите и семье отвели тогда самые лучшие михманханы во дворце Кала-н-Фатту. Но неотесанные степняки сыз­мальства не переносили стен из глины-пахсы, обитых железяками ворот и дверей, нависших тяжелых потолков. От спертого воздуха помещений локайцам перехватывало горло, теснило грудь, болела голова. «Кочевнику подходит кирпичное жилье, только когда его в саване кладут в склеп. Чистое дыхание покойника не обременя­ется запахом извести и тления». К тому же в эмирском дворце слишком много темных закоулков и подозрительных шорохов. Ибрагимбек попросился на простор, «на травку», поближе к коно­вязям, к баранам, к долинам, открытым ветрам, не отгороженным подозрительными дувалами и заборами.

Тут, на травянистых склонах холмов, в привезенных с собой юртах локайцы чувствовали себя вольготно. Но время шло. Две любимые жены Ибрагимбека уже успели здесь разродиться сы­новьями, а он все ждал счастливого поворота судьбы. Эмир все не отпускал его на север, к границам. Обещанная интервенция западных держав не начиналась. Бухарский центр медлил.

Сюда, в предгорья Гиндукуша, в кочевье, и заворачивал Сеид Алимхан во время охоты попить кумысу и закусить вареной бара­ниной с застывшим на горном ветру нутряным сальцем. В сухую погоду расстилали белую кошму на траве на горные дикие цветы, на сухой конский навоз. Удобно возлежа, эмир предпочитал здесь обсуждать с командующим мусульманскими силами вопросы близящейся войны.

Не особенно разбираясь в международной обстановке, Ибра­гимбек во всем винил эмира, и отношения между ними ухудшались.   Вот   и   сегодня,   отправляясь   в   горы,   Алимхан   не   ждал радушной встречи. Его опасения оправдались.

Он предпочел оставить свою свиту на дне ущелья. Незачем длинноязычным знать, о чем сегодня поведет разговор с мужланом-локайцем. Приказав придворным ждать его, эмир поскакал по склону к кочевью. Привычная картина предстала перед его глазами. Сновали взад-вперед с деревянными мисками раскосые, толстозадые жены Ибрагимбека, озоровали пунцовощекие, но с за­росшими коростой и гноящимися глазенками мальчишки и девчон­ки, ржали отъевшиеся на подножном корму жеребцы, гоняясь за кобылами.