Перешагни бездну

От слепящих люстр, гудящего, рокочущего людского водоворо­та, пестроты шелков, шарканья ног, острой смеси сигарного дыма, духов и пота, смешения языков и наречий у неё все плыло перед глазами. В смятении она искала глазами мисс Гвендолен — вот уж не думала она, что придется прибегать к её помощи, — и, обнару­жив её серебристое платье, затертое черными фраками диплома­тов, вздохнула с облегчением, но тут же с дрожью омерзения ощу­тила пальцы Ротшильда на плече.

—  Моя маленькая, — проворковал барон. — Не спешите, деточ­ка. Ваша менторша только с виду ангел. По природе она сущий дьявол.

—  Держитесь, девушка, подальше от англичанки, — прошипел Усман Ходжа. — Ум у неё вроде рогов кийка: жестокий, твердый, извилистый.

—  Но зачем девочке совать свой носик в политику?

—  Оставьте   меня,— едва   выдохнула   Моника,   зябко   поведя плечами.— Как можно!..

—  Вы великолепны! Знаток угадывает кровную лошадку в жеребенке с кривы-ми ножками,— усмехнулся барон.— И разве пре­досудительно млеть перед атласной ручкой? Но, мадемуазель, ваш соотечественник господин Усман Ходжа неправ. По-моему, птичке пора  расправить крылышки.  В клетке  мисс  Гвендолен,  полагаю, вам тесновато. — Он фамильярно взял её за руку и засюсюкал: — Такие пальчики! И все в золоте! И все в нефти! И подумать толь­ко, гурия рая и нефть! Какое сочетание! Какие радости сулит это очаровательное, полное неги существо в сочетании с драгоценнос­тями недр Туркестана. Нет, вы, принцесса, — уникум... И, надеюсь, мы договоримся. Идёмте! Я знаю, где здесь, в посольстве, подают пломбир... божественный, чудесный пломбир...

Они очутились в небольшой уютной гостиной. В самом деле, Моника никогда не пробовала ничего подобного. Принес мороже­ное на серебряном подносе похожий ни министра лакей. Он принёс также и напиток, о котором барон сказал: «О! Напиток для де­виц. «Куас», так называют его в вашей России. Питьё для мла­ден-цев».

Пока Моника с раскрасневшимися щеками и заблестевшими глазами, точно маленькая дикарка, испытывала отнюдь не не­приятные ощущения от крепчайшего, но безумно вкусного крю­шона, названного «экзотики ради» квасом, сам барон тихо о чём-то договаривался с Усманом Ходжой.

Почти тотчас же в гостиной появился тот самый приятный мо­лодой советник посольства. Он принес малиновой кожи портфель и, усевшись тут же, за круглым столиком, довольно долго писал что-то.

—  Закружилась   белокурая   головка...   ах...   она   чудесно   кру­жится  и  у  принцесс от  глоточка  алкоголя! — воскликнул  барон, завладевая   рукой   Моники.— Не  правда  ли,  господни   президент  Туркестанской республики... в перспективе! Не правда ли, прелест­ная ручка у принцессы, а? А вот мы и попросим нашу принцессу Золото поставить вот этой прелестной ручкой вот здесь, на бумаге, своё царственное имя!

—  П... п... по... чему? — спросила Моника и удивилась тому, что язык её не слушается. И всё плывет перед глазами. С негодованием она ощутила, что толстяк француз тесно сидит с ней рядом на обитой атласом софе и даже положил ей руку на талию. Она вскочила, пошатнулась и чуть не упала.

Откуда-то издалека доносились слова:

—  Пустяки. Подпишите! Конечно, где вам понимать, девочка, но не волнуйтесь. Это сулит огромные выгоды вам, наследнице. Золото, нефть, молибден.    Сделайте ещё глоточек.  Вот так. Вкусно? Теперь головке легче. Ну, не упрямьтесь. Чисто симво­лическая подпись. Все равно Бухара пока в руках большевиков. Ну! Вот я вожу вашей ручкой. Какая ручка! Она создана для по­целуев. А подпись — формальность. Да не упрямьтесь. Всё равно ваш отец не хозяин.

Где-то далеко-далеко прозвучал голос зеленоликого:

—  И не будет. Хозяева мы — прогрессисты.

—  Я же говорю — формальность. Так, крепче. А тебе, девочка, вот.

Неведомо откуда, неведомо как на бархате скатерти оказался поистине бесценный алмазово-рубиновый гарнитур, от одного вида которого могла закружиться голова королевы.

Хоть и мало что могла сообразить затуманенная крюшоном головка, но девушка поняла, что перед ней подлинное сокровище.

—  Это мне? — обрадовалась она, как маленькая девочка при виде куклы с закрывающимися глазами.

—  Вам! Подписывайте!..— пододвинул бумагу барон.— Я гово­рил, что она не устоит!

Моника поймала взгляд жестоких и жадных глаз, барона, и вдруг ей опять стало страшно. Барон Робер усмехнулся.

—  Девочка очаровательна. Что ж, пожалуй, мадемуазель Лю­си недооценивает свое дитя… гм... Принципы к черту! Что не доз­волено простым смертным, то дозволено Ротшильдам.

Девушка обернулась на покашливание. Её глаза встретились с глазами советника, составляющего документ. Он вдруг заго­ворил:

—  Господин барон, позвольте...

—  Что вам?

—  Их высочество несовершеннолетняя, насколько я понимаю.

—  Гм!.. Что вы хотите сказать?

—  Необходимы поручители.

—  Где их, к дьяволу, достать? Но он прав, — сказал барон Усману Ходже.— Получается несолидно. Заговор против невинности. Кто здесь есть на рауте? Из туркестанцев?

—  Господин Валиди. Господин Мустафа Чокай.