Перешагни бездну

Но авантюристические, с фашистким привкусом замашки и повадки Пир Карам-шаха претили мисс Гвендолен. С аристократи­ческой брезгливостью она относилась к фашиствующему сброду сэра Мосли, Муссолини и каких бы то ни было «фюреров» и «дуче». Они нехорошо пахли. И её поразило очень неприятно, что в чело­веке, который привлек её своими недюжинными качествами и раз­махом своей деятельности, вдруг выявились столь отталкивающие взгляды. До глубины души продукт «доброй, старой Англии», мисс Гвендолен, будучи консервативной в своих взглядах и убеждени­ях, решила, что Пир Карам-шах идёт поперек официальной линии Лондона.

Деревянно прозвучал её голос:

—  Вернемся к дочери Алимхана. Вы забываете о болезненной щепетильности восточных людей.    Брачным связям придают они решающее значение. Предполагалось, что Моника, став пусть со­той женой Ага Хана, объединит две азиатские финансовые импе­рии. А попытка просватать девочку за мужлана Ибрагимбека бросила тень на неё. Живому Богу не подходит девица, в репута­ции которой появилось хоть вот такое пятнышко. Возможно, по­тому Ага Хан не решается    провозгласить Монику официально своей женой.                                                                                        

—  А как важно было бы отвезти девушку на север, в Кундуз. Отдать её Ибрагимбеку.

—  Едва ли. Да и не нужно. Судьбу Моники решает Ага Хан, и мы ничего не сделаем, пока он раздумывает.

—  Мое дело меч и винтовка, — отрезал Пир Карам шах. — Да и что там, если пострадает   невинность какой-то   денчонки, когда речь идет об империях!

Он не заметил, что его слова шокировали мисс Гвендолен. Ему не мешало бы помнить, что при англичанке не следует вести раз­говоры на скользкие темы. Девушка в обществе выше подозрений. Если возникает вопрос о потере невинности, конец всяким чув­ствам: мать перестает быть матерью, кормилица требует вернуть молоко, люди отворачиваются.

—  Мирить эмира  с Живым Богом я не собираюсь, — грубо продолжал вождь вождей. — И тот и другой нам мешают. Остает­ся Ибрагимбек. Или Лондон изменил свое мнение?

—  Да! — вмешалась мисс  Гвендолен, опять забыв свое поло­жение экономки, но тут же поправилась: — Впрочем, мистер Эбенезер в курсе последней имперской почты.

—  Новых установок    не получено,— скучно    процедил мистер Эбенезер Гипп. — В Лондоне очень осторожны. Они не говорят ни «за», ни «против».  Они хотят, видимо, прощупать господина главнокомандующего и по-прежнему наста-ивают  на  поездке его в Дакку в генеральный штаб.

—  Черт их побери! Мало им моих дскладов.

—  Однако есть сообщение, что Ибрагим по-прежнему само­вольничает. Устроив кровавую баню хезарейцам и правитель­ственным афганским войскам в Ташкургане и Кундузе, он опаса­ется, мести, боится по дороге  заполучить где-нибудь   в долине Пянджшира или в Хайберском проходе пулю мести в живот. — Мистер Эбенезер довольно всхлипнул. — Это в пуштунском вкусе. Но так или иначе я снёсся со штабом, с Даккой. Вот, ознакомь­тесь, ответ.

Он принес из кабинета папку и раскрыл её. Не вынимая бума­ги, прочитал вслух:

—  «Воздействуйте по известным каналам на... — тут фамилия и  имя    Ибрагимбека    зашифрованы...    Прекратить    конфликты с Кабулом. Приезд в Дакку для обмена мнениями по поводу пред­стоящей операции абсолютно обязателен».

—  Настойчивость штабных, переходящая в упрямство. Обяза­тельно этим тупицам хочется устроить Ибрагимбеку экзамен. У нас с Ибрагимбеком дела идут отлично. Господа генералы, изво­лите видеть, не верят мне. Что на Кабул надо воздействовать именно так, чтобы не мешали.  Моего человека должны бояться, или уважать. А если не так, я их заставлю уважать Ибрагимбека.

—  Не слишком ли вы самоуверенны?.. У вас и так слишком много врагов... — вдруг вырвалось у мисс Гвендолен.— Вы нажи­ваете новых и притом без всякой пользы для себя и для дела.

Она говорила странно и многозначительно.

—  Кто стал бы великим, не будь у него врагов.

—  Вы так думаете?

«Дело даже не в спеси и самомнении. Он алчный человек. Ко­лониальная жадность в нём задушила логику. Он — фашист. Он мнит себя в воображении «дуче», азиатским «дуче», — думала мисс Гвендолен. Глаза её потемнели. Решалась судьба Пир Карам-шаха. А рука судьбы была тонкой, алебастровой белизны, нежной ручкой мисс Гвендолен-экономки.

Вообще сам Пир Карам-шах всегда не без интереса присмат­ривался к мисс Гвендолен. Его тянуло притронуться к её руке, ощутить нежность её матовой кожи. Мнение о том, что он аскет и пурист, не разделяли те, кто знал его близко. В нём замечали влечение к истинно англосаксонскому типу красоты. Мисс Гвендо­лен представлялась ему томной леди со старинной картины, но не всегда. Сегодня мисс Гвендолен со своими тонкими поджаты­ми губами, с обозначившимися складочками на беломраморном лбу, с пустыми серо-голубыми глазами предстала перед ним «по­литиком в юбке». Такая мисс Гвендолен была неприятна Пир Карам-шаху.