— Так вот, достоуважаемый сэр, есть много аспектов событий, происходящих здесь, в самых недрах Азии. И один из этих аспектов — наши северные соседи. Они вопят, что Британия одела границы Индии в железо, превратила территорию Северо-Западных провинций в арену ненависти и вражды к России. Большевистская печать снова шумит о Лоуренсе. Он и квалифицированный специалист по восстаниям, и зловещая фигура, олицетворяющая провокацию, шпионаж, подкуп. Он, видите ли, и первопричина напряжённой обстановки в Бадахшане.
Кто внимательно прислушался бы к словам Пир Карам-шаха, невольно обнаружил бы недовольные нотки в его голосе. Побарабанив пальцами по бювару, вождь вождей продолжал:
— В газетах Индии должно появиться опровержение большевистских выдумок.
Теряясь под инквизиторским взглядом светлых глаз, мистер Эбенезер сказал:
— Продиктуйте. Я застенографирую.
— Придумайте текст сами. Ваш бюрократический стиль сразит и Фому неверующего. Лучше даже не опровержение. А самую что ни на есть наивную информацию. Примерно: столь выдающаяся личность, как Лоуренс, герой Аравии, чего полезет в междоусобицы дикарских племен и станет таскать каштаны из огни для всяких ханов, эмиров. Побольше туману. Да еще не забудьте там о британском добродушии, миролюбии.
Он перебирал бумажки на столе.
— И если есть ещё воинственные британцы, как говорил когда-то Дюран, затевающие войны из тщеславия, или желания заслужить награды, или из пустой жажды завоевания, или, наконец, из амбиции, то пусть знают — полковник Лоуренс стоит выше всяких страстишек, что он и доказал в свое время, отказавшись от почестей и наград за свои великие аравийские дела.
Мистер Эбенезер мог поклясться, что последние слова Пир Карам-шах произнес весьма напыщенно. В устах азиата, какого из себя разыгрывал Пир Карам-шах, подобные славословия в адрес английского полковника звучали очень выразитель-но.
И мистер Эбенезер смолчал, не без тревоги ожидая, что скажет Пир Карам-шах о «втором аспекте вопроса». Очевидно, речь пойдет о некоем важном средстве, всегда и везде успешно примепившемся Лоуренсом и ему подобными в Азии и Африке. Сколачивая фронт арабов против турок, тот же Лоуренс выплачивал шерифу Мекки эмиру Геджаса Хусейну сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в месяц. После захвата арабами Акабы сумма повысилась до двухсот тысяч, а к 1918 году до двухсот двадцати пяти тысяч. Мистер Эбеиезер Гипп начинал служебную карьеру счетоводом Англо-Персидской нефтяной компании в Абадане, и фунты стерлингов производили на него впечатление более сильное, нежели возвышенные рассуждения о благородной цивилизаторской миссии Британии на Востоке.
И нюх мистера Эбенезера не обманул его — речь пошла о золоте.
— Вы знаете, — сказал Пир Карам-шах, — Алимхан прислал окончательный ответ.
— Да, Сахиб Джелял уже вручил сегодня утром мне идиотское письмо.
— Я и знал, что эмир и Бухарский центр не пожелают дать Ибрагимбеку ни рупии. Мне пришлось самому снестись с Лондоном. Вы должны получить указание на сей счёт.
Ничего не оставалось мистеру Эбенезеру, как подтвердить, что указания уже получены по телеграфу.
— Но с условием — вы во всем согласуете ваши действия с нами и штабом в Дакке.
— Так! Значит, мисс экономка всё-таки опередила нас. Ничего. У кого в кармане золото, тот хозяин. Раз есть золото — всё в порядке. Собственнические инстинкты извечны. Азиаты, дикари понимают или язык бомб, или язык золота. У нас в Азии всё покупается и всё продается. А там, где речь идёт о купле-продаже, эмоции в сторону!
Хоть мистер Эбенезер и кивнул головой, но не всё в длинной тираде Пир Карам-шаха дошло до него. Мистер Эбенезер не отличался живостью воображения. Он не совсем понял, к чему вождю вождей понадобилось убеждать его в том, что он понимал сам и чем повседневно занимался в своем пешаверском бунгало, помимо, конечно, таких экстраординарных поручений Лондона, как превращение крестьянских девиц в принцесс.
Тихий, неприметный бухгалтер вот уже сколько лет в своем бунгало в Пешавере ведёт расчётные операции. Ежегодно он раздает духовным лицам двести-триста тысяч рупий на дела благотворительности. Источник средств, по слухам, — наследство некоего очень богатого лица лахорского или пешаверского миллионера. Богач набоб завещал ревнителям исламской веры доходы от своего капитала с единственным условием — блюсти светоч исламской религии. Все получатели ссуд — тихие, молчаливые, весьма благообразные духовные наставники появляются в бунгало неслышно. Мистер Эбенезер, заранее предупреждённый по телефону, каждый раз лично отсчитывает золотые рупии или соверены. Собственноручно заносит он сумму в кожаный гроссбух и просит приложить в графе подписи личную печать получателя, а также расписаться.
Получатель произносит неясную зловещую фразу: «Смерть платит все долги», — и, подобострастно кланяясь, удаляется, столь же неслышный, незаметный.