Перешагни бездну

Пир Карам-шах видел тень и мог поклясться, что во время их разговора о пакете мисс Гвендолен в гостиной не было.

Обратил внимание на выскользнувшую из дверей гостиной тень и Сахиб Джелял. Но ему, как правоверному мусульманину, не полагалось, находясь в гостях, даже смотреть на женщин с открытыми лицами, и потому, следует полагать, что он не счёл возможным делать какие-либо умозаключения. Мало ли приходит­ся наблюдать распущенность нравов в домах недостойных хулите­лей веры истинной — инглизов.

Шумный, долгий, с обильными возлияниями обед заканчи­вался.

Проводив гостей, мистер Эбенезер, насвистывая, грузно припа­дая на ногу — подагра разыгралась от всех этих событий,— под­нялся по белым ступенькам парадного широкого крыльца. И вдруг вспомнил: «Список!»

Так ни генерал, ни Пир Карам-шах не заговорили о рассеян­ности, не пошутили.

А вдруг это не шутка.

Он бросился через вестибюль и распахнул двери кабинета. В комнате стоял сумрак, но на темном бюваре белело что-то. Ли­хорадочно чиркнув спичкой, мистер Эбенезер зажег лампу.

Слегка помятый, со следами свежих перегибов, оставшихся после того, как Пир Карам-шах разворачивал лист, на письмен­ном столе лежал тот самый лист бумаги с именами клиентов, цифрами выплат и словами пароля. Устало облокотившись на настольное стекло, мистер Эбенезер долго сидел не шевелясь. Он совсем забыл про посольство бухарского эмира. Приезд гене­рала, бесконечные разговоры о высокой политике поглотили все внимание хозяина бунгало. А ведь Сахиб Джелял, почтительно и с достоинством приветствовавший его в вестибюле, как всегда, был в окружении сопровождающих его эмирских вельмож и своих диких белуджей, заполнивших шумом и суетой бунгало. На них мистер Эбенезер и не взглянул даже — всякие там туземцы! Но сейчас в подсознании возникла среди лиц, чалм, бород промельк­нувшая не то в гостиной, не то в коридоре, ведшем в кабинет, донельзя знакомая одутловатая физиономия того самого женев­ского йога, или инженера, или... вообще подозрительной личности... Неужели он обознался!

За столом на обеде из всего посольства присутствовал один Сахиб Джелял. Он произнёс остроумный спич и пил что-то из бокала. Его свиту и воинственную челядь кормили на открытом айване, поближе к кухне. Но пил ли Сахиб Джелял в Белой гос­тиной кофе после обеда, мистер Эбенезер не припомнил. Очень уж господин генерал усердно подливал в рюмки крепчайший бренди и себе, и хозяину.

Постанывая от головной боли, мистер Эбенезер допрашивал на рассвете сикха дворецкого. Удалось выяснить, что господин бухар­ский «раджа» со всей своей свитой сразу же после обеда отбыл из Пешавера. Выглядел отъезд вполне естественно, потому что пере­говоры с Англо-Индийским департаментом были завершены ещё накануне, и господин Джелял спешил возвратиться в Кала-и-Фатту с докладом своему повелителю.

И, конечно, усматривать какую бы то ни было связь между временным исчезновением списка клиентов и кем-либо из членов бухарского посольства не имелось прямых оснований.

Дворецкий сикх помнил йога и даже знал его по имени — Молиар. Он, оказывается, помогал дворецкому до и во время обеда и, вполне естественно, бегал по всему бунгало. Очень предупреди­тельный и обходительный господин Молиар. В кабинет сахиба ему не за чем было заходить. Правда, в кабинете стояли корзины с фруктами, но дворецкий самолично подавал их гостям.

КАРАКУЛЬ

                                                        Имеющий двух жен не нуждается в собаке.

                                                                   Узбекская пословица

                                                         Один горшок  упрекает другой за то,

                                                     что у него дно снаружи почернело.

                                                                Белуджская поговорка

Утро началось неприятной приметой. Прямо над постелью ви­сел паук. Не то чтоб он имел yгрожающий или отвратительный вид. Просто обыкновенный паук, паучишко.

Но со времени, когда Алимхан взял в жены француженку Лю­си д'Арвье, он запомнил, что увидеть паука утром — значит к пе­чали, к неприятности — matin chagrin. Иное дело паук в полдень. Это к хорошему аппетиту. А вечером пауки сулят надежду.

Паук с утра потянул за своей паутиной неприятности. В спаль­ню эмира заявилась, не спросившись, хохотушка Амина, моло­денькая хотапка — «статс-дама» госпожи Бош-хатын. И не пото­му огорчился Алимхаи, что увидел быстроглазую Амину у своего ложа. В старинной тюркской поэме про хотанку написано: «У неё на нежной белой груди два белых снежных холма». Но даже хотанская прелестница в роли вестника Бош-хатын не доставляет радости.

Слегка пнув в бок разомлевшую в утреннем сне юную Резван и проворчав: «Прикрылась бы, что ли...» — Алимхан, кряхтя, под­нялся, сгреб с резного столика чётки и, позевывая, поплелся за вестницей неприятностей. Да и что можно было ждать от Бош-хатын, пусть «первой», пусть «главной», когда с ней уже прожив четверть века.

Сумрачно проскрипел, едва переступив порог:

— Не приближаюсь к вам. Еще не совершил омовения и... ут­ренней молитвы...

Хоть в этом он поставит на место настырную супругу, которая изрядно мешала жить, но без которой он не мог жить.