Перешагни бездну

—  Я здесь, и вы меня видите. Но я здесь не за тем, о чем вы думаете. Я тихо, спокойно пришагал сюда из Самарканда.  Каких-нибудь шестьсот-семьсот верст, да еще перешел границу. Конеч­но, не верите. Но послушайте. Вы знали вечно пьяного, накурив­шегося анаши    Ишикоча— Открой    Дверь, которого    вы нищим, обездоленным, умирающим с голоду подобрали на афрасиабской дороге, накормили, пригрели, приласкали. И вы сделали это, бо­же правый, из самых благородных побуждений. Доктор, наверно, не знает, что вы вытащили меня за уши из ямы. И я никогда этого не забуду. Вы, Сахиб, знали меня другим — молодым, энергич­ным, простодушным, носившимся с грандиозными планами, как с писаной торбой. Вы знали меня, когда мне — рыцарю Удачи — заглянула в глаза эта капризная дама. Я держался обеими рука­ми за богатство волшебной Голконды, даже когда это слюнявое высочество, господин эмир, лебезил передо мной и готов был в ножки поклониться мне, без ложной скромности скажу, гениаль­ному инженеру.    Что только не делал   он, чтобы    меня улестить. Готов был и жен всех мне отдать. Да, я был всесилен. Я наслаж­дался собой. Я мог завоевать    мир, я мог диктовать    свою волю людям. Я держал золото полными    пригоршнями, а золото говорит, его слушаются. Властелин мира тот, чье золото! Все свои мо­лодые годы я тянул, точно вол, ярмо, скитался по барханам и со­лончакам. Отказывал себе в самом необходимом. А найдя золото, добился всего. Да, да, всего. Я нашел такое, что и не приснится, я открыл такое... Мало — открыл! Уговорил эмира разрабатывать месторождения. Все делалось первобытно, варварски, руками ра­бов и каторжников. Но прибыли оказались потрясающими. Я мог по плечи засунуть руки в золото, я мог купаться   в золоте.   В од­ночасье я сделался миллионером. И... вдруг все рухнуло. Револю­ция обрушилась...    Раздавила    эмира... меня...    Я лишился сразу всего, почти всего. Пришлось    бежать из Бухары.    Что было де­лать? Идти наниматься к господам товарищам? Жить по продкарточке мне, властелину миллионов!   Нет, тысячу раз нет!   Я ушел в тень, спрятался.    Я потерял человеческий    облик, сделался ни­щим, дервишем. Я дышал пылью дорог, пил воду из канав, поды­хал... Вы меня приютили, протянули мне руку, вытащили из гря­зи. Но... золото жгло мне мозг. У меня оставался шанс, боже пра­вый. Пусть я уже старик, но я еще многое могу. И я запер ворота вашей курганчи, отдал ключ  от замка   вашей  любезной тетушке и... кинулся за вами! — И он шлепнул себя ладошкой по морщи­нистому лбу.— Все планы,  маршруты,  месторождения здесь. От­личная память! Все в сохранности. Будто и не прошли многие го­лы. А эмир? Ему золото давай. Ради золота пойдет на всё. Он знает меня, не забыл. Потому я здесь.

—  Мне помнится, вы рассказывали, что эмир хотел прибрать вас к рукам. Случайность спасла вас.

—  Тогда я был в зените.   Да и то ничего   со мной не сделал. Побоялся все потерять. Ну, а сейчас времена не те. Господин эмир вцепится в меня. Боже правый, я же из чистого золота!

Внимательно, будто желая разглядеть, что это за чистое золо­то восседает перед ним, Сахиб Джелял смотрел на Ишикоча. Бадма, по обыкновению, сидел, посасывая свою тибетскую трубку и перебирая зерна четок.

—  Явились бы в двадцатом   в Ташкенте   в Совнарком,— на­конец заговорил он.— Или написали бы самому Фрунзе.  Народу нужны богатства.

—  А что бы я имел с того? Да и кто захотел бы слушать ка­кого-то оборванца. Не поцеремонились бы. Ну, к стенке бы не по­ставили, а куда-нибудь, куда Макар телят не гонял, выслали бы. Мое здоровье не позволяет   мне жить    в холодных краях.    Боже правый, вы говорите — эмир не захочет. Плевал я на их высочест­во.  Поклонюсь магнатам  международного капитала, так  их, ка­жется, называют, — они дорого платят.

—  Даже шакал заботится о своей степи.

—  Я сам нашел золото, и оно по праву моё. С детства я хотел быть богатым. И я богат. А вам... Вам нет дела до меня.

Сахиб Джелял оставался невозмутимым.

—  И вы решили?

—  Да. И извините, дорогой Мирза. Мне не надо было даже намекать на историю с зинданом. Впрочем, на Востоке тот, кто дает, обязан молчать. Говорить нужно тому, кто получает. Но так и быть, расскажу. Мне, молодому, просвещенному, мнившему се­бя культуртрегером, цивилизованным, тошно сделалось при виде азиатского зверства, которому вас подвергли. Понадобилось одно слово, и эмир Музаффар захотел сделать приятное своему назиру. О, тогда он в шутку и всерьез называл меня «назиром драго­ценных сокровищ недр». Одно хочу сказать: «сделал добро и за­брось   его в реку забвения».    К тому   же вы сторицей отплатили мне, вытащнв меня из грязи нищеты, вернув   из гашишного дур­мана к жизни.

Он поклонился Сахибу Джелялу до земли. Даже в этом по­клоне он оставался самим собой. Он слегка гаерничал.

Но то, что он сказал дальше, прозвучало серьезно и убеди­тельно: