Перешагни бездну

—  Вы, господа «леджлады». Думаете, передвигаете на доске фигуры  и уже сравнялись с бесподобным в мирах Леджладом, знатоком шахмат древности. Тьфу! Шахматы для вас — прикрытие ваших интриг и заговоров. Берегитесь! Коврик крови еще ждет кое-кого! Как бы чьи-то головы не выкинули в помойку.

— Пусть сгорит твой отец в могиле! — отмахнулся Топчиба­ши, рыхлый, полнокровный перс с хорасанскими усами-жгутами.— Времена «Палача сюда» прошли. Меч при бритве не нужен. А твое время, господин птиц, фьюить! — он оглушительно громко свистнул.

—  Подожди, ты, супруг эмирской подстилки. Ну как, красави­ца все танцует гарбиле — танец живота. Для кого лучше — для эмира или для мужа?

Но он не договорил и с явным испугом попятился. Из двери вышла, нет, вырвалась вихрем стремительная, вся в косах-змеях, упешепная сжерелгями из сотен монет сама Резван. Доктор Бадмя задержался в дверях и смотрел на неё. В его глазах промелькнул интерес. Он впервые мог разглядеть её при дневной свете. Резван трудно было назвать красавицей, потому что на лице её были вид­ны только одни глаза, огромные, синие, могущие делаться, особен­но в ярости, почти черными. Взгляд их заставлял дрожать самого эмира.

—   Где лошади? — вкрадчиво,  с  хрипотцой,  спросила   Резван, подбоченясь, Начальника Дверей. — Где мои тахтаравам? Почему моя свита не готова?

Она вырвала у старичка из рук его почтенный посох, кончиком его перевернула доску с шахматами и почти прошипела:

—  Я спрашиваю, господин парикмахер, ты, кажется, еще муженёк мой, обязан заботиться и лелеять мою милость, а? Ну, во славу аллаха, теперь я даю тебе трижды развод!

—  Развод? — без особого огорчения пробормотал перс.

—  Развод! На колени, презренный! Я теперь ханша, супруга. Не обращая внимания на изумленные физиономии придворных,

Резван накинулась на Начальника Дверей

—  Так где лошади? Где лошади?

—  Мои посох! — пискнул Начальник Дверей, комично заслоняя лицо ладонями. – Моё достоинство!

Раис и Топчибаши уже стояли, почтительно склонившись пе­ред разъяренной бадахшанкой, и бормотали невнятно:

—  Лошади? Тахтараван? Извольте приказывать, госпожа?

—  Едем!

—  Едете? Сегодня, госпожа? — удивлялся  Начальник Дверей, словно он впервые узнал о поездке Резван.

—  Не ваше, старик, дело. Приготовьте, я скажу, когда поедем. А если вы ещё раз посмеете про танец живота, старый слюнтяй, или про подстилку, клянусь чревом моей матери; как бы вам не стать самому подстилкой  госпожи  смерти.  А теперь убирайтесь! И чтобы все было готово.

—  Но... а их высочество Алимхан!

—  Я ему сама скажу.  У меня... у  меня  в Бадахшаие отец... Гулам Шо! — И вдруг она затопала ногами в расшитых индийских туфлях и зарыдала. — Отец болен, я знаю, болен. Ночью в полной темноте я открыла коран и положила на открытую страницу ключ и прочитала две молитвы... А утром я прочитала суру, и эта сура о путешествии!

Она била себя в высокую грудь, монеты звенели, слезы лились из её синих широко открытых глаз, змеи-косы метались вокруг головы, а посох в кулачке угрожающе раскачивался над склонен­ными головами придворных.

Но так же вдруг Резван замолкла, и лицо ее прояснилось. Не вытирая блестящих от слез щек, она закричала:

—  Выезжаем завтра в час утренней молитвы! Завтра! Завтра!.. А теперь все вон!

Пятясь, придворные вышли. Резван метнулась к противополож­ным дверям, но, натолкнувшись на доктора Бадму, впилась в него глазами и замерла.

—  Вы? И вы тут? Что вам надо здесь, шептун? Ненавистный шептун!

Она не посмела прикрикнуть на доктора Бадму. Она просто боялась его, считала колдуном.

—  Женщина, ты сделаешь так, что я поеду с тобой, — заго­ворил доктор Бадма, почти беззвучно шевеля  губами, и оттого Резван почувствовала легкий озноб и ещё больше перепугалась. Голос доктора обволакивал  её, подавлял, лишал   воли. — Знай, тебе грозит опасность от таинственной Белой Змеи. Одному мне известно заклинание, оберегающее от неё.

—  Но... что скажет супруг... эмир?

—  Тихо! Я здесь, чтобы лечить эмира. Я доверенный доктор эмира. Эмир мне уплатил сто янбю серебра, чтобы я берёг его здоровье, а каждый янбю — сорок тиллеи золотом. Ты, женщина, возьмешь все сто янбю. А сейчас пойди к эмиру и скажи: «Я боль­на. Я не могу поехать в Бадахшан из-за болезни. Я поеду в Бадахшан, если ты пошлешь доктора  Бадму сопровождать  меня». Понятно? Иди! И помни о заклятии от Белой Змеи!

—  Клянусь молоком моей матери, вы едете со мной..

—  Эмир! Надо уговорить эмира.

—  Ха! Эмир сделает так, как скажет ему  Резван.  Я — Рез­ван, — и эмир сделает то, что я хочу! А я хочу Бадахшаи! А я за­беру трон Бадахшана! И я  разделаюсь с невестой Ага Хана, и пусть он трижды бог, живой  или  мертвый,  а  я  выцарапаю его потаскушке — невесте Бога — глаза, а Белой Змеи не боюсь. Я её растопчу вот так. — И Резван пристукнула каблучком своей крас­ной расшитой золотом туфельки. — Растопчу и прикажу выкинуть падаль в самую глубокую    пропасть. Ха! Едем, доктор-колдун! И вы скажете заклинание и охраните меня! Едем!