Перешагни бездну

Объясняться с штабс-капитаном пришлось через двойного пере­водчика. Пир Карам-шах задавал вопрос по-английски, Бадма водил на таджикский, Молиар — на русский. Беседа шла тя­гуче медленно. Многое путалось. Приходилось переспрашивать. Но в конце концов посланец из Урумчи, оказавшийся белогвардейским офицером, сумел рассказать о состоянии белоказачьих соединений в Синизяне на границе с Советским Союзом.

— Патриоты России ждут сигнала из Мукдена,— рассказывал Вяземский.— Объявление Лондоном войны Советам послужит та­ким сигналом. Белогвардейские части в готовности. Конфликт па Китайско-Восточной железной дороге послужил было таким сигналом, но руководитель эмиграции генерал Миллер разъяснил из Парижа, что выступать рано. Мы ждем.

Вяземский держался надменно и с презрением поглядывал на живописное одеяние вождя вождей. Взгляд офицера говорил: мас­карад, детские штучки.

Он, видимо, знал, кто па самом деле этот великолепно разоде­тый в богато расшитом камзоле, в сикхском тюрбане вождь вождей, и не очень стеснялся в выражениях.

—  А что касается  всех, как их, басмачей... Кто принимает всякую шваль всерьез?

Однако Вяземский отлично знал, где и в каком районе грани­цы па территории Китая сосредоточены банды разных киргизских, дунганских и узбекских курбашей. Он даже продиктовал целый список. Но тут же с великим отвращением, брезгливо морща губы, заметил:

—  Все они грязные бандиты. Я бы их перевешал своими ру­ками.

—  Курбаши те же военачальники, — возразил Пир Карамгшах. — Война,  поверьте мне,  в  пустынях  и диких горах требует диких методов. Арабы тоже воюют не слишком гуманно. А посмотрите, сколько процветающих  королевств  выросло в передней Азии  из крови и жестокостей.

—  Чтобы цвели розы, надо их корпи держать в навозе, — поду­мал вслух Сахиб Джелял.

Но Пир Карам-шах уже снова обращался к штабс-капитану:

—  Вы ехали сюда не напрасно. Ваш список очень ценный. Ко­нечна, синцзянские курбаши Москву низвергнуть не смогут, но неприятностей большевикам доставят немало. Во всяком случае помогут вашим белогвардейским соединениям, расположенным на китайской границе, отвлечь внимание Красной Армии, пока глав­ные действия развернутся на юге.

—  Вы  имеете в виду бандитов Джунаида, Утамбека  и этого, как его, конокрада Ибрагима? Ни одного порядочного...

—  У нас более высокого мнения о них. Они призваны поднять зелёное знамя пророка.

—  И завоевать Туркестан? Чепуха. Вся эта эмирская компа­ния — жалкая  банда торгашей и чайханщиков. Ну, а если они еще вздумают лезть со своими пророком «махмудкой» и аллахом, мы им дадим поворот от ворот. По мордам-с!

—  Из пустого мешка ничего не вытрясешь, — снова вставил слово Сахиб Дже-лял.

—  Мы иначе оценивлем наши силы, — настаивал Пир Карам-шах.

—   Бросьте! Господа англичане хотят отвлечь внимание му­сульман Индии всякими авантюрами, завоеваниями и священными газаватами. А у самих поросячий хвостик трясется от воспоминаний о сипайском восстании. Полноте! Скажите лучше, какие из соединений регулярной англо-индийской армии вы намерены ввес­ти в Бухару и когда? Должен же я что-то толковое доложить своему командованию в Урумчи, а не передавать россказни о бан­дах оборванцев-бандитов.

Со скучающим выражением лица Вяземский выслушал рассказ Пир Карам-ша-ха о планах Британии в Центральной Азии, о под­готовке к созданию могуществен-ной Тибетско-Бадахшапской им­перии. Казалось, его больше заботит, что он никак не может со­греться у очага.

— Позвольте, господин уполномоченный, вас предупредить, — сказал штабс-капитан. — По слухам, вы намерены переправить Ибрагима к нам, в Китай, и превратить Кашгар в его базу. Раз­решите довести до вашего сведения точку зрения моего командо­вания: мы не потерпим никаких сепаратистских авантюр ни со стороны эмира бухарского или Ибрагима и его сброда, ни со сто­роны Тибета или какой-то Бадахшанской империи. Россия великая и неделимая! А Бухара как входила в Туркестанскую провинцию России, так и останется в её составе.

Он говорил спесиво, напыщенно. Сказалось действие «бахсума», а известно — «вино, попавшее в желудок, и слова из глотки вы­шибает».

И все вопросы высокой политики, и церемонная торжествен­ность переговоров выглядели в слепленном кое-как из валунов и красной глины, продымленном и прокопченном сарае нелепо, ко­мично. Не помогало и то, что это похожее на пустой сарай поме­щение со своим жалким убранством из кошм и грубых красно-желтых паласов именовалось тронным залом, и то, что сам мастуджский владетель, или, как его здесь величали, шах, то есть царь, почтил своим присутствием переговоры. Однако роль Гулама Шо сводилась к тому, что он чрезвычайно суетился и пекся о соблюдении ритуала древнего бадахшанского гостеприимства: «гостя помести помягче, дабы прошла его усталость, коню его под­брось ячменя и клевера, дабы бока его лоснились».