Перешагни бездну

Последние слова он выговаривал с трудом. Он явно устал. Ему надоели гости, ему все опротивело. Взгляд его упал на Монику. И на лице его появилась добрая, совсем не свойственная его обычному равнодушному выражению улыбка. Он обрадовался новой теме:

— Перед вами девушка. Прекрасная пери — дар свыше. Она шахская дочь. И она нашей веры. Дочери исмаилитов всегда отличались красотой и государственными способностями. Кто не помнит прославленную в Индии царицу Реззаийе, которая мудро правила миллионами подданных? Историк Мирхадж-уд-дин описывает Реззаийе великой государыней, проницательной, справедливой, покровительницей ученых, творящей правосудие, заботящейся о своих подданных, обладающей военным талантом, наделенной всеми качествами правителя. Скажи, девушка, — обратился он к Монике, — ты хочешь стать Реззаийей государства Бадахшан?

И не дожидаясь ответа, Ага Хан продолжал:

— Судьба сделала так, что принцесса Моника к тому же дочь француженки. Франция любит Монику! Я отвезу девушку во Францию. Французы ей помогут укрепить могущество нашего Исмаилитского государства. Приветствуйте же шахскую дочь Монику — вашего посланца в западные страны.

Он похлопал в свои сухие ладошки и вызвал за столом всплески аплодисментов. Он на что-то намекал. Быть может, он хотел показать, что эмир Сеид Алимхан напрасно пренебрегает дружбой с ним — могущественным Живым Богом. Он знал, что каждое его слово дойдет до Кала-и-Фатту. Он тут же совсем по-европейски поднял бокал и провозгласил тост за новое Исмаилитское государство.

— В древности неприступная крепость исмаилитов Аламут явила, вместе с неугасимым пламенем веры, копье, меч, кинжал, железную плеть и венец. Да воспрянет Аламут и ассасины в Бадахшане. Пусть трепещут враги исмаилитов!

Он поставил на стол бокал, даже не пригубив вина, повернулся и, увлекая за собой Монику и приближенных, мелкими шажками засеменил из столовой.

Если Ага Хан хотел произвести впечатление, то достиг этого. Он держался властно и надменно, как и подобает Живому Богу. Вся личность его источала святость и благость. Паломники не замечали более ни его небольшого роста, ни невзрачности, ни тщедушного телосложения. Не мешали величию ни мелкость черт лица, ни чрезмерная смуглость, переходящая в черноту, ни подергивающаяся в тике левая щека, ни стеснительные попытки скрыть от любопытных взглядов нервозное трясение рук.

Никто не посмел, да и просто не мог думать нехорошо о внешности Ага Хана. Ведь он Живой Бог, немыслимый, непостижимый, всемогущий.

Он ушел и оставил гостей очарованными, трепещущими. Им довелось видеть воочию сегодня уже второй раз свое божество и слышать божественные речи, хотя смысл их так и остался для многих неясным. Недоумевающие исмаилиты тупо переглядывались. Никто не захотел заговорить первым. Непривычность обстановки, странная путаная речь их духовного главы вызвали смятение в умах.

Но голод взял свое. Суетливо толкая друг друга локтями, гости повернулись к столу. Ослепительно белые скатерти, нарезанное фигурными ломтиками мясо, целиком запеченные в тесте фазаны, тропические фрукты, невиданные рыбы, горы пилава, деканские чаппати, жареные кеклики, целиком зажаренные туши горных муфлонов, горы редких овощей вызывали судорожные спазмы в горле и обильную слюну. Неслыханное изобилие, поражающая зрение сервировка стола, изощренная кухня ошеломляли.

Один Ахмад Саид Шо, пир бадахшанский, все еще колебался:

— У нас и собаки стоя не едят, — бунтовал он, борясь с искушениями, которыми был полон стол.

— А не подали ли нам свинину? — возмутился появившийся откуда-то вновь у стола Курширмат, но сразу же сник. Он очень хотел есть.

— А вино! Вино противопоказано, — оживился старичок дарвазец Юсуф Шо, и рука его потянулась к коньяку.

Сахиб Джелял пододвинул к нему бутылку и мрачно возгласил тоном проповедника:

— Он устроил пир такой, что небо от стыда возопило. Истинно щедр хозяин наш. Но если пораскинуть умом, для Живого Бога гостеприимство ничтожно. Не вижу на столе жаренного с луком носорога! Нет здесь и шашлыка из морского кита, проглотившего пророка Иону! Но зато прав господин Курширмат. Смотрите, будучи правоверным мусульманином, с аппетитом он поглощает жаркое из запретной кабанятины. А вы, господин Юсуф Шо, опьяняете себя запрещенным самим Мухаммедом спиртом, выжатым из винограда. Что ж! Скрывать свои верования! Выдавать себя при мусульманах за мусульман, при христианах за христиан, при идолопоклонниках за язычников! Ненавидеть мусульман и носить мусульманские имена! Смеяться над обычаями буддистов и есть свинину. Проклинать инглизов и пить их коньяк. Все дозволено! Остается насыщать утробы и молитвами снимать скверну, которой вы опоганите себя за угощением в доме Живого Бога.