Перешагни бездну

А Пир Карам-шах пренебрег ею. Гвендолен знала — а в силу ее положения ей надлежало все знать, — что он принадлежит к разновидности мужчин, не брезгающих самыми низкими пороками, но умеющих внешне безупречно соблюдать высокие моральные требования. Спортивный ли интерес, свойственный кокетливой женщине, нездоровая ли тяга к гнильце, развращающее ли влияние обстановки дома сэра Безиля Томпсона, где она росла и набиралась первых жизненных, порой несовместимых с идеалами девушки-подростка, впечатлений, но мисс Гвендолен поставила задачу покорить Пир Карам-шаха, и ее постигла полная неудача…

Нельзя возбуждать безнаказанно ненависть молодой женщины, да еще справедливо считающей себя неотразимой.

— Подойдите и сядьте, — приказала Гвендолен мистеру Эбенезеру. — Слушайте!

Она подвинула ноги на тахте ровно настолько, чтобы мистер Эбенезер мог очень неудобно пристроиться на самом краешке.

— Авантюрист остается авантюристом. Хоть он и полковник, и баронет, и прочее. Он замешал здесь, в Индии, густую похлебку, и если она окажется горькой, то в первую очередь для него.

Но мистер Эбенезер предпочел увести разговор в сторону.

— Да, кстати, здесь, в Бомбее, находится пиркарамшаховский человек — бек каратегинский Фузайлы Максум. Он нам не понадобится?

— Это тот, которого Пир Карам-шах хотел сделать королем Памира?

Мисс Гвендолен отлично знала эту историю. После Бухарской революции двадцатого года Фузайлы Максум возглавлял банды памирских басмачей. Потерпев поражение, бежал в Афганистан и жил в Кала-и-Фатту, хотя и враждовал с эмиром. Тогда Пир Карам-шах убедил эмира собрать и вооружить кучку головорезов и дать им начальником Фузайлы Максума. Переправившись через Пяндж, Фузайлы Максум ворвался в горный Таджикистан, грабил кооперативы, чинил расправу над советскими работниками, проводившими земельную реформу. Заставив горцев постелить ковры, паласы и одеяла на рыхлый снег перевалов, он перебрался через хребет Петра I и проник в мирный Каратегин. Басмачи сумели под Гармом одержать верх над добровольческим отрядом из советских работников и учителей, но были разгромлены тремя прилетевшими на самолете из Душанбе командирами Красной Армии. Сам Фузайлы Максум бежал за границу.

— Рейд Фузайлы Максума, — заговорил мистер Эбенезер Гипп, — можно оправдать как разведку боем, если бы…

— Если бы этот зверь не скомпрометировал идею газавата, — перебила мисс Гвендолен. — Повесить трех учительниц!

— В селении Тюмень-Хана.

Мистер Эбенезер Гипп хотел обратить внимание мисс Гвендолен на свою осведомленность и отличную память.

— В Тюмень ли Хана, в другом ли селении, но лишь кретин мог совершить такое. Это называется сеять смуту и собирать урожай злобы.

Мистер Эбенезер не разделял эти никчемные сентиментальности, но не хотел спорить и пробормотал:

— Так или иначе исмаилиты Памира не поддержали ставленника нашего Пир Карам-шаха. Фузайлы Максум остался ни при чем. Вот и явился наниматься к Ага Хану.

— Такие нам не нужны. Позаботьтесь, чтобы он не получил больше ни одной гинеи. Вычеркните его из списка получателей субсидий от департамента.

— Да, да. Вы, пожалуй, правы. Вы знаете, и другой человек Пир Карам-шаха не пользуется симпатиями памирских исмаили. Когда он переправился через Пяндж с отрядом человек в тридцать, в первом же селении, кажется, в Ванче, его чуть ли не взяли в ножи. Я говорю о ферганском курбаши Курширмате.

— Курширмат нам пригодится — человек без совести, без предрассудков и липнет ко всему, что поблескивает золотом. А в отношении Ибрагимбека… Я вижу, Пир Карам-шах своей манией делать королей желает уподобиться вседержителю… Однако едва успевает вылепить, с позволения сказать, монарха — глина рассыпается. Уж не собирается ли он посадить на престол Бадахшана конокрада?

— Бадахшан дразнит воображение, — уклонился от прямого ответа мистер Эбенезер. — Затея так заманчива, что сам Живой Бог, видите, оставил скачки, салоны, банковские конторы, и собственной персоной приплыл к нам в Индию. Видимо, всерьез заинтересовался Бадахшаном. Еще неясно, кто, но, очевидно, кто-то внушил ему мысль — из божества превратиться в земного владыку, в царя.

— Нам нужны миллионы Ага Хана и, пожалуй, его фантастический титул Живого Бога — призрачный, как мираж, темный, как бездна. Именем Живого Бога Ага Хана можно сделать много, очень много! Но самого его пустить на мирской трон… Это еще мы подумаем.

Снисходительно поглядывала мисс Гвендолен на мистера Эбенезера, барахтающегося в недрах громоздкого неуклюжего шведского кресла, куда он только что сел. Ее смешили попытки господина имперского чиновника выбраться из кожаных подушек. Эти попытки были столь же неудачны, как и его усилия выкарабкаться из хитросплетений восточной политики.

Губы мисс Гвендолен вытянулись в ниточку.