Перешагни бездну

— И напрасно. Роман Мери Шелли. Ученый становится жертвой своего собственного создания — человекоподобного чудовища… Наша Моника — дитя… высосала грудь матери и укусила… Или мы перестарались. Или она оказалась чересчур способной. Нам ее не простят. Да не смотри, девочка, на меня так… Еще ничего не решено. Но если господа из Лиги Наций вздумают и дальше упрямиться, нам поставят в вину многое. Они ведь на себя ничего не возьмут. Всё свалят на нас. И на нее… Ну, не смотри так… Никто тебя не съест… пока… И потом есть еще Ага Хан… Он еще не утратил вкуса к девственницам с розовой кожей. Или найдется какой-нибудь шейх с золотой мошной.

— Я не рабыня, чтобы вы говорили обо мне так…

ЙОГ

Я грешил против тебя, я убегал от тебя. Сегодня я пришел к тебе, умоляя тебя и ища пристанища.

Фередэддин Аттар

Странные заявлялись визитеры. И без конца. Там, где мёд, там и мухи. Но самый странный пришел поздно вечером, когда и визиты наносить не принято. Он не скрывал, что предпочитает сумерки и совсем не хочет, чтобы его видели днем на беломраморной лестнице отеля «Сплэндид».

Даже на видавшего виды портье он произвел впечатление. Чудовищных размеров голубовато-серый тюрбан делал посетителя высоким и важным, внушительным и представительным. Длинный облегающий камзол, белые бязевые панталоны в трубочку, туфли с загнутыми вверх носками, подбритая напрямую бородка — всем своим несколько маскарадным обличием визитер, видимо, старался подчеркнуть, что он из южных стран, вернее всего из Индии. Но он не дрожал от швейцарской сырости, держался горделиво, животом вперед, и высокомерно, храня на лице брезгливую гримасу безразличия. Черные невидящие глаза меж припухлых век пронизывали собеседника насквозь и не отражали ничего, что видели. Из груди доносились глухие звуки, мало походившие на членораздельную речь.

Визитера проводили в гостиную. Прогудев неразборчиво свое имя, он уселся, но не на кушетку, а прямо на ковер, по-турецки, поджав под себя ножки-коротышки, и замер. Он спокойно сидел и ждал, не подняв головы, не повернувшись, когда в комнату грузно вбежал мистер Эбенезер. Он явно нервничал:

— В чем дело? Кто такой? Почему впустили! Всякие тут чернокожие! Чего надо?

У себя в Пешавере и вообще в Индии мистер Эбенезер не позволил бы себе разговаривать так грубо даже со своим конюхом-саисом. Там надо поддерживать миф о белом господине, строгом, жестком, но справедливом, снисходительном.

Едва заметным кивком тюрбана визитер адресовал мистера Эбенезера к коридорному, вытянувшемуся у дверей с серебряным подносом в руках.

— Что еще? — заревел мистер Эбенезер. — Визитная карточка? У проклятого туземца визитная карточка?

Пришлось все же взглянуть на визитную карточку.

— Йог! Вот как! Йог Ра-джа-па-ла-чария Маулен! Какого дьявола нужно вам, господин чертов йог? Какое отношение я имею к йогам?

— Мы к их высочеству принцессе Алимхан.

— К черту, к дьяволу! Доверенное лицо госпожи Моники — я. Я уполномочен выслушивать всё, что болтают разные вроде вас. Быстрее! И выкатывайтесь!

Йог еще ниже опустил свой тюрбан и молчал.

— Выкиньте его! — бросился к коридорному мистер Эбенезер.

— Они от их светлости Ага Хана, — шепнул коридорный.

Он произнес имя Живого Бога, слегка задохнувшись от восторга. Имя Ага Хана, во всяком случае его миллионы, хорошо были известны всем в Швейцарии и вызывали трепет. Мистер Эбенезер слегка сник и исчез за портьерой. Йог как будто задремал. Коридорный стоял неподвижно, выставив вперед подносик с белевшей на нем визитной карточкой.

Шурша шелками, вошла мисс Гвендолен.

— Их высочество одеваются. Сейчас пожалуют, — тоном придворной дамы процедила она, брезгливо поглядывая на посетителя. Она считала, что индийские йоги не употребляют мыла. И никто не мог разубедить ее, что именно йоги являют собой образчик опрятности.

— Вы от господина Ага Хана? Мне так доложили. К чему этот маскарад?

— А мы член великого сообщества йогов, — прогудел в бороду йог и очень легко поднялся с ковра. Он галантно поцеловал беломраморную ручку мисс Гвендолен, и нельзя сказать, что эта вольность азиата не понравилась чопорной мисс. При всем том она не скрывала, что очень раздосадована.

Вдруг визитер оживился и, сделав несколько шагов в сторону, стремительно поклонился и бросился целовать подол платья вошедшей Монике. Девушка даже испугалась резкости его движений. Но тут же чувство изумления и радости овладело ею. Из-под надвинутого низко на лоб тюрбана на нее глядело расплывшееся, обрюзглое, но такое знакомое лицо того самого Ишикоча-Молиара, который при-ехал в Чуян-тепа вызволить ее из хлева ишана Зухура, а два дня спустя в Зарафшанских горах разобрал каменную стену хижины и увел ее чуть ли не на глазах страшного Кумырбека.

Боже, как она обрадовалась! И первым побуждением ее было броситься к этому человеку, хотя казалось совершенно невероятным, что он мог очутиться здесь, в далекой чужой Женеве.

Не разгибаясь, всё еще в низком поклоне, йог заговорил по-узбекски: