Перешагни бездну

По обыкновению он бредил войной.

— Война?.. Предположим, — протянула тихо мисс Гвендолен. — Но в чем дело? И почему этот костюм… мастуджский, что ли? Эта грубая суконная чалма… Шутовская бахрома, стекляшки-бусы? Хвост из фазаньих перьев. Какой маскарад! И даже медные серьги… подвески. Вы проткнули себе уши? А этот синий халат райской птички? Откуда он у вас?

— Наш друг рядится под горца-мастуджца, — процедил, не скрывая раздражения, мистер Эбенезер. Не столько шумные, торжествующие вопли Пир Карам-шаха о войне расстроили хозяина бунгало — он не любил и просто боялся всяких событий, — сколько царапина, оставленная шпорой вождя вождей на красном дереве кресла.

— Ни черта вы не понимаете, Гипп! У дикарей всех встречают по одеянию. Вот такие-то перышки, вот этакая бахромка на сапожках, вот такие полфунтовые медные серьги и давно не стриженные волосы и делают меня в глазах всяких мастуджцев-бадахшанцев «своим в доску». Да, да! Ликуйте, радуйтесь! Теперь мы ударим Россию Бадахшаном прямо в подреберье! Через Тибет, Китайский Туркестан зайдем комиссарам во фланг с Востока. Всей Центральной Азией навалимся на большевиков! Хватит! Довольно вашей слюнтяйской, дамской дипломатии, сэр! Теперь мы заговорим языком пулеметов… та-та-та…

Он с грохотом соскочил с кресла и чуть не сшиб с ног мисс Гвендолен-экономку, тоже с сожалением смотревшую на роковую царапину.

— Простите, мисс, но у нас разговор не для девичьих ушей.

Говорил он совсем уж не любезно, но мисс Гвендолен не сочла нужным понять намек. Она подставила, не без изящества, к самому лицу Пир Карам-шаха свою мраморно-бледную узкую кисть руки, укоризненно сказав:

— Вы орангутанг, сэр! Общение с горными дамами-грязнухами вышибло из вас джентльмена. Сядьте!

Несколько растерявшийся вождь вождей поцеловал руку мисс и бухнулся снова в кресло.

— Приношу извинения, но мне некогда.

— Не знаю, почему вы нарушили указание и явились в Пешавер, — промурлыкала кошечкой мисс Гвендолен, осторожно коснувшись мизинцем уголка глаза. — Простите, у меня мигрень, но сейчас я не о мигрени, а о вашем приезде. В Лондоне это вызовет неудовольствие, сэр. Вы афишируете свои связи с бунгало, сэр! И вы отлично знаете это, сэр.

— Должен я, наконец, сам знать, что происходит? И что затеял Живой Бог? Мне донесли, что какая-то чертова невеста Живого Бога приехала или приезжает в Бадахшан в княжество Мастудж. Ее там ждут. Чего вы скажете?

— Простите, сэр, и из-за этого вы прискакали в Пешавер? Разве испортился прямой телеграфный провод из Дира?

Вождь вождей ничего не ответил. Мисс Гвендолен-экономка выговаривала тоном классной дамы:

— Рано или поздно нам не избежать открытой войны с господами большевиками. Но всему свое время. Вы делатель королей. А чем плох Живой Бог? Разве из него не получился бы царек Бадахшана? Богат. Авторитетен. Миллионы поклонников, раболепных, безропотных. И ведь Ага Хан не прочь воссесть на трон — разожглось в старике честолюбие. Еще немного — и его капиталы пошли бы в наше дело.

— Старый упрямец, дегенерат, — пробормотал Пир Карам-шах.

— Он прежде всего делец, коммерсант, банкир. И вкладывает деньги он лишь в дело, дающее прибыль.

Тихо прозвучали над самым ухом слова:

— Вы навсегда заперли нам двери Хасанабада.

Пир Карам-шах резко повернул голову и столкнулся со взглядом оловянных глаз мистера Эбенезера. Тот придвинулся еще ближе и заговорил:

— Вы запустили черную кошку под полу Алимхану. Ага Хан и так по традиции не переваривает бухарских эмиров за их священные войны в прошлом против исмаилитов, за то, что он — противник ортодоксального ислама — перехватил пост председателя Лиги мусульман. А история с рабыней Резван, которую вы купили или похитили в Бадахшане и швырнули в постель эмиру! Резван, оказывается, дочь одного бадахшанского князька, царя… как их там называют в горах, предназначавшего ее в дар Живому Богу. А история с Моникой! Попытка ее просватать за Ибрагимбека! Что же получилось в конце концов. Задет престиж духовного владыки всех исмаилитов. Ага Хан не поступится религиозными принципами. Посягнувшего на невесту Живого Бога ждет ужасная кара…

— Конфликт с Живым Богом поразительно не вовремя, — процедила мисс Гвендолен. — Бухарский центр мы не сбрасываем со счетов.

— Ставка этого эмира без эмирата Алимхана бита, — воскликнул Пир Карам-шах. — Вы преувеличиваете его роль, мисс. Пора ему на свалку истории.

И, проведя по лицу и бороде ладонями, он не без сарказма возгласил:

— Нет бога, кроме бога! Мы — мусульмане и верим в могущество ислама. Да возьмет Ибрагимбек в свою железную руку зульфикар — священный меч ислама!

— Я не мусульманский газий и даже вообще не мусульманка, — отпарировала Гвендолен-экономка. — Даже мусульманину невежливо перебивать леди. Это между прочим. Вы еще можете благочестиво — пророческими речениями — повергать в страх суеверных мусульман, окружать ореолом неумолимого рока свою личность, но только не… Ага Хана. А он, прошу покорно вас учесть, во всей нашей комбинации был и остается важной фигурой… если не самой важной, — совсем тихо добавила она.