Перешагни бездну

— «Воздействуйте по известным каналам на… — тут фамилия и имя Ибрагимбека зашифрованы… Прекратить конфликты с Кабулом. Приезд в Дакку для обмена мнениями по поводу предстоящей операции абсолютно обязателен».

— Настойчивость штабных, переходящая в упрямство. Обязательно этим тупицам хочется устроить Ибрагимбеку экзамен. У нас с Ибрагимбеком дела идут отлично. Господа генералы, изволите видеть, не верят мне. Что на Кабул надо воздействовать именно так, чтобы не мешали. Моего человека должны бояться, или уважать. А если не так, я их заставлю уважать Ибрагимбека.

— Не слишком ли вы самоуверенны?.. У вас и так слишком много врагов… — вдруг вырвалось у мисс Гвендолен. — Вы наживаете новых и притом без всякой пользы для себя и для дела.

Она говорила странно и многозначительно.

— Кто стал бы великим, не будь у него врагов.

— Вы так думаете?

«Дело даже не в спеси и самомнении. Он алчный человек. Колониальная жадность в нем задушила логику. Он — фашист. Он мнит себя в воображении „дуче“, азиатским „дуче“», — думала мисс Гвендолен. Глаза ее потемнели. Решалась судьба Пир Карам-шаха. А рука судьбы была тонкой, алебастровой белизны, нежной ручкой мисс Гвендолен-экономки.

Вообще сам Пир Карам-шах всегда не без интереса присматривался к мисс Гвендолен. Его тянуло притронуться к ее руке, ощутить нежность ее матовой кожи. Мнение о том, что он аскет и пурист, не разделяли те, кто знал его близко. В нем замечали влечение к истинно англосаксонскому типу красоты. Мисс Гвендолен представлялась ему томной леди со старинной картины, но не всегда. Сегодня мисс Гвендолен со своими тонкими поджатыми губами, с обозначившимися складочками на беломраморном лбу, с пустыми серо-голубыми глазами предстала перед ним «политиком в юбке». Такая мисс Гвендолен была неприятна Пир Карам-шаху.

Про его аскетизм ходили легенды — это он отказался взять в жены дочь вождя баракзаев, заявив, что дал обет безбрачия до окончания войны. А поскольку межплеменные войны в Северо-Западной Индии не прекращались, утвердилось мнение, что великий воин Пир Карам-шах отлучил себя от чувственных утех.

Наверное, даже в азарте мисс Гвендолен не следовало выходить из своей роли — приятной, женственной мисс, вынужденной по окончании пансиона поехать за тысячи миль от своей доброй Англии, чтобы создавать уют чиновникам британской короны, заброшенным в колонию с дурным климатом и повседневными опасностями. Оставалось допустить, что мисс Гвендолен оказалась в Пешавере отнюдь не поэтому. Иначе чем объяснить, что размеры жалования простой экономки казенного бунгало в Пешавере могли вызвать зависть даже стоящего на самой высокой ступеньке служебной иерархии клерка лондонского Сити.

Но все это не значило, что мисс Гвендолен можно было забывать, что она молодая девушка, да еще втайне питающая известные чувства к столь живописному и экзотически своеобразному мужчине, как вождь вождей Пир Карам-шах. Мисс Гвендолен допустила ошибку. Она позволила себе, чтобы сквозь личину очаровательной мисс проступил деятель, держащий в руках нити большой политики.

Не потому ли столь холодно вел себя Пир Карам-шах. Он оказался неуступчивым и самонадеянным.

ПОЛИТИКИ

Привычка к ничем не сдерживаемой власти обострила природную его спесь и убила в нем здравый смысл.

Коркуд

Произошли одно за другим три происшествия, которые взбудоражили размеренную, строгую жизнь пешаверского бунгало, являвшегося казенной квартирой Англо-Индийского департамента.

Первое — внезапно приехал, к немалому удивлению мистера Эбенезера, штабной генерал из Дакки. Второе — исчез секретнейший документ прямо с письменного стола в кабинете. Третье — с неофициальным визитом от эмира бухарского прибыл в Пешавер Сахиб Джелял.

Было от чего потерять голову. Но мистер Эбенезер голову не терял никогда, потому что слишком дорожил ею. Конечно, он шутил. Но тщеславный безмерно, он мнил себя чрезвычайно высокой персоной. Свою роль в Азии он явно переоценивал. Идеалом для него явился Уинстон Черчилль. Мистер Эбенезер находил в своей наружности нечто черчиллевское, бульдожье. Но если тяжелые черты и оскал зубов служили у Уинстона Черчилля отличием государственного деятеля, вершителя судеб империи, то своими опустившимися щечками, лошадиными зубами, суетливыми глазками мистер Эбенезер смахивал больше на коммивояжера захудалой торговой фирмы. Будучи человеком недалеким, он терпеть не мог в других людях глупость и несообразительность. Проще говоря, он считал всех дураками и лишь смутно подозревал, что многие придерживаются такого же мнения о его персоне. Но это ничуть его не смущало. Он даже считал, что так лучше. Роль простака его устраивала.