Пересказы

Невозможно судить о делах и поступках других людей, не обладая при этом всей полнотой знаний. Поэтому – "Не судите, да не судимы будете!".

Сон

(Сказка Г.Х. Андерсена. Сокращенный пересказ)

Все яблони в саду покрылись бутонами – цветочкам хотелось опередить зеленые листья. По двору разгуливали утята, на солнышке потягивалась и нежилась кошка, облизывая свою собственную лапку. Птички пели и щебетали без умолку, словно в день великого праздника. В сущности, оно так и было – день-то был воскресный. Слышался благовест, и люди, разодетые по-праздничному, с веселыми, довольными лицами шли в церковь. Да, право, и вся природа вокруг как будто сияла! Так вот и хотелось воскликнуть: "Велика милость божья к нам, людям!"

Но с церковной кафедры раздавались не такие речи; пастор громко и сурово доказывал слушателям, что все люди – безбожники, что бог ввергнет всех по смерти в геенну огненную, где огонь неугасающий и червь неумирающий! Просто ужас брал, слушая его! Он подробно описывал преисподнюю, где грешники задыхаются в серном, удушливом воздухе, погружаясь в бездонную зловонную трясину. Пастор говорил с такой искренней верой, что прихожане трепетали от ужаса.

А за церковными дверями весело распевали птички, сияло солнышко, и каждый цветочек как будто говорил: "Велика милость божья к нам всем!". Всё это было совсем непохоже на то, о чем говорил пастор.

Вечером, перед самым сном, пастор заметил, что жена его сидит на кровати в каком-то грустном раздумье.

– Что с тобой? – спросил он.

– Что со мной? – переспросила она. – Да вот, не могу разобраться в своих мыслях. Неужели и в самом деле на свете так много безбожников, и все они, будут гореть в огне вечно? Подумать только, так долго – вечно! Нет, я слабая, грешная душа, но и у меня не хватило бы духа осудить на вечные муки даже самого злейшего грешника. Как же может решиться на это Бог? Он ведь бесконечно милосерднее меня! Нет, не пойму я этого.

Настала осень; с деревьев облетела листва; серьезный, суровый пастор сидел у постели умирающей. Благочестивая, верующая душа отходила в другой мир. Это была жена пастора.

– Если кого и ждет за гробом вечный покой и милость божья, так это тебя! – промолвил пастор, сложил умершей руки и прочел над ней молитву.

Ее схоронили; две крупные слезы скатились по щекам сурового пастора. В доме стало тихо, пусто – закатилось его ясное солнышко, умерла хозяйка.

Ночью над головою пастора пронеслась вдруг холодная струя ветра. Он открыл глаза. Комната была залита светом, который шел от стоявшей возле постели прозрачной фигуры. Это была тень его покойной жены. Она скорбно смотрела на него, будто хотела сказать что-то.

Пастор слегка приподнялся, простер руки к призраку и сказал:

– Неужели и ты не обрела вечного покоя? И ты, добродетельнейшая, благочестивейшая душа, страдаешь?

Тень утвердительно кивнула головой и прижала руку к сердцу.

– И от меня зависит дать тебе это успокоение?

– Да! – донеслось до него.

– Но как?

– Дай мне волос, один-единственный волос с головы того грешника, который будет осужден на вечные муки, ввергнут богом в геенну огненную.

– Так мне легко будет освободить тебя, благочестивая душа! – сказал он.

– Следуй же за мною! – сказала тень. – Нам разрешено лететь с тобой всюду, куда бы ни повлекли тебя твои мысли! Незримые ни для кого, заглянем мы в тайники человеческих душ, и ты твердою рукой укажешь мне осужденного на вечные муки. Он должен быть найден, прежде чем пропоет петух.

И вот они мгновенно, перенесенные мыслью, очутились в большом городе. На стенах домов начертаны были огненными буквами названия смертных грехов: высокомерие, скупость, пьянство, сладострастие… Словом, тут сияла вся семицветная радуга грехов.

– Так я и думал, так и знал! Вот где обитают обреченные гореть в огне преисподней! – сказал пастор.

Они остановились перед великолепно освещенным подъездом. Широкие лестницы, устланные коврами, уставленные цветами, вели в покои, где гремела музыка. У подъезда стоял швейцар, разодетый в шелк и бархат, с большою серебряною булавой в руках.

– Наш бал поспорит с королевским! – сказал он, оборачиваясь к уличной толпе, а вся его фигура так и говорила: "Весь этот жалкий сброд, что глазеет в двери, мразь в сравнении со мною!"

– Высокомерие! – сказала тень усопшей. – Заметил ты его?

– Его? – переспросил пастор. – Да ведь он просто глупец, шут! Кто же осудит такого на вечную муку?

– Шут! – пронеслось эхом по этой обители высокомерия; все жильцы ее были таковы!