— Я так и думала. А ты как-то даже и не рад, что я тебе ласты купила! Последняя пара. Сынок, а что случилось? Ты не плакал?
— Очень рад! Соринка в глаз попала. Все нормально. Спасибо, мамочка! — Я звонко поцеловал ее в щеку, чего давно уже не делал.
— Что это? Ужасно пахнет. Я же просила! Надо было сказать парикмахерше!
— Не успел... Она бесплатно. Да и вообще... день сегодня какой-то дурацкий...
— Это точно! Денег еле наскребла. Пришлось у Коровяковой занимать. Дала, но вся скривилась. Докторская колбаса прямо перед моим носом кончилась. Взяла тебе в дорогу отдельной. Зато пойдешь первого сентября в новой форме! Славный он, этот Анатолий, обходительный, даже не скажешь, что продавец. Попросил мой телефон, будет звонить, если что-то на тебя или на Сашку завезут...
— Цветы он тебе подарил?
— Он. Я сначала брать не хотела, наотрез! Но потом... Зачем обижать человека?
Разговаривая, мы пересекли на зеленый свет Бакунинскую и шли по Рыкунову переулку.
— Где ценники? — озаботилась Лида.
— Здесь... — Я хлопнул по боковому карману куртки. — А на рубашку вот он, на нитке, как ты просила.
— Дай оторванные — спрячу. Отцу ни слова, понял?
— Про цветы тоже? Ты с ними что сделаешь?
— В вазу поставлю... — Лида вынула из сумки и осторожно расправила синие вихры васильков.
— А дома что скажешь?
— Скажу, понравились, вот и купила. Разве я не имею права себе цветы купить? — покраснела она.
— Имеешь. У нас равноправие, хотя все-таки обычно мужчины женщинам цветы покупают... Сама себе? Я бы не поверил.
— Да... отец может завестись. Ревнивый, как черт! Что делать? Не выбрасывать же... Красивый букет, правда?
— Очень! Я даже знаю, где Анатолий его взял. Давай скажем, это я тебе подарил!
— Не поверит. Еще сильней взбесится... Подумает, я тебя подговорила, и вообразит черт знает что!
Миновав Переведеновский перекресток, мы поравнялись с Шуриным домом, и меня осенило:
— Я знаю, что делать с букетом!
— Что?
— Потом скажу. Дай!
Лида с облегчением отдала мне синий снопик.
— Только по плитам в новой курточке не лазай! — предупредила она.
— Не волнуйся! Я теперь такой ерундой не занимаюсь...
Вздохнув, Лида забрала у меня сумку и медленно пошла по переулку к нашему общежитию. Там у открытых ворот стоял на посту сутулый дядя Гриша, окутанный табачным облачком. Чуть дальше, слева на пустыре, виднелась «победа», и автолюбитель Фомин снова чинил своего железного друга, по пояс скрывшись под капотом, точно дрессировщик в пасти бегемота. Небо чуть подернулось сиреневыми сумерками. Сплющенное алое солнце с трудом втискивалось в щель между дальними домами, отражаясь и вспыхивая в окнах. Со стороны пищекомбината веяло подгоревшей гречкой.
Держа в одной руке ласты, а в другой авоську и букетик, я проскользнул в пустой Шурин двор, поднялся на сырое крыльцо, еще пахнувшее ливнем, огляделся и втиснул стянутые нитками стебли васильков в верхнюю прорезь почтового ящика с наклейками «Пионерская правда» и «Работница». Увы, одноклассница никогда, до конца жизни, не догадается, от кого получила цветы. Уходя, я заметил, что после дождя распустились, упав на влажные планки ограды, первые золотые шары. А это значит — скоро осень и первого сентября я снова увижу Шуру...