Пересмешник. Всегда такой был (СИ)

Так и продолжалось: Вадька ласкал откровенным способом, пробегаясь губами по груди, прикусывая соски, в конце концов уткнувшись в шею, ловя рукой движения бёдер. Алёшка почувствовала, как капелька пота скатилась по лбу Вадьки на её шею, когда она ощутила это — вихрь от низа живота, который распространялся по всему телу, делая её тело напряжённым, практически пугая этими странными ощущениями, почти болезненными, невыносимыми, пока Алёшка пыталась выбраться, освободиться от этих чар. Но нога Вадьки, которая вдруг оказалась перекинутой через её бедра, лишала её возможности увернуться, заставляла поддаться этому вихрю, когда девушка выгибала спину, а потом издала звук, похожий на стон или плач, падая в изнеможении обратно на траву…

— Ты как? — через время, куда-то пропали усмешки.

— Не знаю… — только глаза отчего-то слезятся.

— Ничего… пройдёт… правда, — дуя на лоб.

Али изнывала от духоты, жары, от отсутствия хотя бы намёка на ветер, ей необходима, просто необходима река, с её тенистыми берегами и прохладной водой. Али знала, что проточная вода, в которую нельзя войти дважды, смоет из-под век воспоминания, которые становились всё удушливей, принося уже не только потерю контроля, эмоции или слабость в ногах, но и головную боль. Боль, которую ни в коем случае нельзя допустить.

Боль, до белых мурашек перед глазами… Боль, которую всё сложней переспать, забыть, унять, контролировать.

Схватив старый велосипед, фотоаппарат, собрав нехитрый скарб в походный рюкзачок, Али отправилась к реке, по просёлочной дороге, вдоль причудливой лесополосы — не прямой, как это бывает обычно, а извилистой, но идущей прямо на песчаный берег реки, где вдалеке, покачиваясь толстыми боками, проплывали баржи.

По мере продвижения голова прояснялась, эмоции устаканивались, становились в нужном порядке — черепахой, как войско Александра Македонского.

Али — недоступна. Она спокойна, сконцентрирована, она ставила перед собой только выполнимые цели, и это секрет её успеха. Она не вспоминала и не думала, не разменивалась и не ощущала. Музыка орала в наушниках, ноги крутили педали, по спине катился пот — через силу, через «не могу». Преодолев одно, мы можем преодолеть и другое. Преодолеть этот жаркий южный климат. Эту пыль. Эти поля. Эти серые листья и жёлтую траву.

Пока не услышала грохот, скрип, пока не полетела вниз — в ров, разделяющий деревья и дорогу. Больно. Музыки нет.

Через пару секунду — знакомое лицо:

— Твою мать, я сигналил, ты что, не слышала?

Нет смысла в бесполезной злости, но есть злость.

— Ты сигналил? Ты с какой скоростью ехал? Ты на гонках, что ли? — бросая взгляд на лобовое стекло. — Ребёнок не с тобой?

— Нет… Господи… Лина… Лина… рыбка, — просто опускаясь рядом на колени, поднимая Али, пробегая пальцами по каждому сантиметру, — Лина… с тобой всё хорошо? — продолжая покачиваться из стороны в сторону, будто он маятник, и его толкнули, и вот теперь — не остановиться, быстро и легко целуя… — Лина… Лина… — наконец, кажется, утопив свой шёпот в тишине поля и стрекотании кузнечиков. — Эм, тебе нужен телефон?

— Зачем?

— Вызвать ГАИ… не знаю, я же сбил тебя.

— Я цела… я пойду.

— Куда?

— На речку?

— Твоя нога… — Али с удивлением смотрела, как по ноге стекает кровь из довольно приличной ранки на внутренней стороне бедра, рядом же валялась и причина раны, ржавый гвоздь, — Да и одежда… Поехали.

— Куда?

— Для начала — ко мне, потом посмотрим.

— К тебе?!

— На дачу… я там живу…

— Я пойду домой, — глядя на сломанный велосипед.

— Рыбка, я ведь могу и силой. Поехали. Твою ногу надо обработать, а тебе — переодеться… Утром я тебя отвезу домой.

— Утром?

— Утром… — легко сажая Али в машину.

— Я не поеду с тобой! Останови машину! Останови! Я сейчас выпрыгну…

— Не выпрыгнешь, двери заблокированы…

— Останови! Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, я видеть тебя не хочу, не могу, мне нельзя тебя видеть!

Пересмешки в глазах. Всё те же. Пересмешник. Всегда такой был.

— Пожалуйста, останови… — нет смысла прятать слезы, не всё можно контролировать, не всегда.

Иногда перед важной встречей рвутся колготки. Иногда нервы. Иногда сердце…

— Рыбка, куда ты пойдёшь? Остынь… Дело даже не в том, что ты поранилась, держи салфетку крепче на ранке, кстати… И не в десяти километров до города, и по городу пять… Лина, ты обгорела! Снова! Как тебе пришло в голову выбраться в полдень на улицу? А? В шортах и майке… Лина! О чём ты, на хрен, думала?

— Тебе какая разница, обгорела я или нет, какая тебе разница, что с моей ногой, головой, велосипедом, могу ли я пройти пятнадцать километров?.. Ты! Разбил! Мне! Сердце! А теперь говоришь о том, что я обгорела…

Сидя в автомобиле с достаточно большим сиденьем, Али перебирала в уме все возможные варианты развития дальнейших событий. Всё что требовалось Али — это выверенный план, план отступления, рокировки. Размеренные шаги в сторону просчитанного в мельчайших подробностях проекта. Она умела строить планы и чётко следовать им.

— Весь секс такой приятный?

— По большей части, рыбка…

— Тогда… может?..

— Торопыга. Не может. Первый раз приятным не бывает, ты наверняка слышала.