Пересмешник

Я еще застал время, когда чтение факультативно преподавали в государственных школах. Отчетливо помню группу двенадцатилеток на уроке чтения у мисс Уорбертон в Сент-Луисе. Нас было семнадцать, и мы гордо считали себя интеллектуальной элитой. Тысячи других учеников школы, которые могли написать лишь такие слова, как «жопа» и «говно», и корябали их на стенах спортзалов и телевизионных комнат, занимавших большую часть школы, уважали нас, хотя и не любили. Да, нас травили – до сих пор с ужасом вспоминаю хоккеиста, который регулярно до крови разбивал мне нос после урока Мыслепутешествий, – но втайне они нам завидовали. И они хорошо понимали, что такое «читать».

Но это было давно, а сейчас мне пятьдесят. Молодежь, с которой я работаю, – порнозвезды, молодые и горячие режиссеры спортивных телепередач, эксперты по удовольствиям, специалисты по внушению эмоций, рекламщики – не знает и не хочет знать, что такое чтение. Недавно мы снимали эпизод по сценарию пожилого автора, и там требовалось, чтобы девушка бросила книгой в женщину постарше. Это было что-то в русле религии добра, адаптированное из давно забытого древнего источника, и действие происходило в больничной приемной. Рабочие собрали довольно убедительную приемную с пластиковыми стульями и ковром, но когда появился режиссер, реквизитор обратился к нему и сказал, что «не совсем понял насчет книги». Режиссер, не зная, что такое книга, но не желая в этом признаваться, спросил меня, зачем она нужна. Я ответил, что она маркирует читающую девушку как интеллектуалку и в некотором смысле аристократку. Он сделал вид, будто задумался, хотя наверняка не понял половины слов, а потом сказал: «Пусть кидает стеклянную пепельницу. И чтобы кровь лилась. А то эпизод чересчур пресный».

Я был настолько потрясен, что даже спорить не стал. До тех пор я не осознавал полностью, насколько все плохо.

Отсюда вопрос: зачем я это пишу? И ответ один: я пишу, потому что мне всегда этого хотелось. В школе мы все учились читать и думали, что когда-нибудь будем писать книги, а кто-нибудь станет их читать. Теперь я понимаю, что слишком долго собирался, и все равно буду писать дальше.

Что забавно, именно этот сценарий принес режиссеру награду. По сюжету женщина привозит своего мужа, Клода, в клинику для лечения импотенции. Покуда они ждут доктора, в героиню швыряет стеклянную пепельницу молодая, сексуально неудовлетворенная лесбиянка. Героиня впадает в кому, во время которой испытывает религиозное пробуждение, с видениями.

Помню, на банкете в честь присуждения премии я запивал мескалин джином и пытался объяснить сидящей рядом гологрудой актрисе, что единственный критерий телеиндустрии – денежный, что у телевидения нет истинных устремлений, кроме обогащения. Пока я говорил, она все время улыбалась и время от времени легонько гладила свои соски. А когда я закончил, сказала: «Но деньги – это тоже самореализация».

Я напился и увез ее в мотель.

Печатая эти строки, я чувствую себя так, как, наверное, чувствовали себя талмудист или египтолог в Диснейленде двадцатого столетия. С той разницей, что мне, в отличие от них, не приходится задаваться вопросом, нужна ли кому-нибудь моя книга: я точно знаю, что она не нужна никому. Могу лишь гадать, сколько в мире осталось грамотных. Вероятно, несколько тысяч. Мой приятель работает по совместительству главой издательской фирмы; он говорит, что книга в среднем находит примерно восемьдесят читателей. Я спросил его, почему они вообще не прекратят выпуск книг. Он сказал, что честно не знает, но его фирма – крохотное подразделение огромной развлекательной корпорации, и о них, скорее всего, просто забыли. Сам он читать не умеет, но уважает книги, потому что его мать была затворницей и читала почти все время, а он ее очень любил. Кстати, он – один из немногих моих знакомых, кто рос в семье. Большинство моих приятелей – выпускники интернатов. Я воспитывался в кибуце, в Небраске. Но я еврей, что сейчас тоже большая редкость: быть евреем и знать это про себя. Я был одним из последних членов кибуца; мне было чуть за двадцать, когда его превратили в государственный интернат для лиц умственного труда.

Я родился в 2137 году…