Пересуд

— Вались спать. Я за тебя всю дорогу ехать не буду.

Артем полез на лежак, удивляясь, как охота дяде говорить то, что и так ясно.

Он улегся на мягкий матрац, потянулся. Закрыл глаза, увидел воображением бирюзовую красавицу и девушку с прекрасным животом. Обе хороши, даже не знаешь, с какой начать. Эти мысли вызвали в нем прилив крови к определенному месту, Артем подумал о нем с гордостью и любовью, но это могло помешать заснуть, поэтому он постарался переключиться на что-нибудь другое. Обычно помогало воспоминание о том, как он, катаясь с пацанами на льдинах, на весеннем пруду, что был неподалеку от их окраинных новостроек, упал в воду. Солнце в тот день грело сильно, он даже был без шапки, да еще упарился, толкая в дно шестом, плюхнулся разгоряченный, дыхание перехватило от холода, он хлебнул воды… Если бы не товарищи, мог бы утонуть. Умереть навсегда. А я вот живу, уже задремывая, подумал Артем, и от этой мысли опять прилила кровь, но не настойчиво, а приятно — не мешая засыпать.

18.20 Москва, Нижегородская улица

Козырев любил свой автобус больше, чем многих людей (и никому другому, кроме Артема, не позволял на нем ездить). С людьми сплошные противоречия: ты ему одно — он тебе другое, ты нажал — он упирается, ты, наоборот, отступил — а он на тебя лезет. Скажешь — не слушают, попросишь — не дают, а главное — живут все как-то вперебой. То есть — я быстрее, другие медленнее. Или я спокойнее — ты нервно. А третий суматошно, а четвертый как попало, а пятый с переменной скоростью, вот и сшибаются то и дело, и аварий гораздо больше, чем на обычной автомобильной дороге. Машина же послушна, отзывчива и живет с тобой в согласии, если вести себя правильно. Нажал на газ — прибавила скорость, нажал на тормоз — остановилась, переключил передачу — работает в другом режиме. При этом, конечно, характер у любого автомобиля есть. Надо и под него приспособиться и, не давая баловать, под себя приспособить. Будешь машине потакать, она станет капризничать, но если ее насиловать, она так может взбрыкнуть, что мало не покажется — и себя убьет, и тебя. По одной только прихоти, по злорадству. Поэтому Козырев ухаживал за своей «мерседеской», называя ее в женском роде и не подозревая, что Мерседес — именно женское имя, перед рейсом нежно, как за невестой, но в рейсе обходился с нею строго, как с женой.

Ах, жена, жена… Хорошая, добрая женщина. Виноват перед нею Козырев, но как-то безвинно виноват и даже приятно виноват. Нет, в самом деле, ему даже иногда хотелось перед нею похвастаться, что у него почти год была молодая любовница, — чтобы жена порадовалась за него и погордилась им. Однажды по пьяному делу — еле удержался.

Светка вспоминалась все реже, чему Козырев был очень рад. Встречались похожие на нее, но не тревожили. А сегодняшняя бизнесменка — зацепила. Что-то в ее глазах совсем Светкино. Значит — не отпустило еще.

Но ничего не будет. Не хочется уже. Не надо этого. Пусть Артем занимается.

Да еще села неудачно: панорамное зеркало, предназначенное для обзора салона, показывало ее близко, увеличенно. Будто она рядом. Хочешь не хочешь, а иногда посмотришь. Отвлекает.

И Козырев, дотянувшись рукой, повернул зеркало. Нечего сегодня в салоне рассматривать: пьяных нет, подозрительных нет. Обычный будет рейс, как большинство предыдущих — чего Козырев себе всегда желал. Однажды, когда еще их фирма была наполовину государственной и, то есть, доступной для прессы, явилась журналистка с целью написать очерк о благородном и тяжелом труде водителей междугородных автобусов. Выспрашивала, какие бывали интересные случаи.

— Да никаких, — ответил Козырев.

— Совсем?

— А вам что имеется в виду? — поинтересовался он.

— Ну… Может, бандиты нападали? Или кто-то рожал прямо в салоне? Или кто-то познакомился, а потом была свадьба, и они, например, пришли к вам с благодарностью, потому что в вашем автобусе познакомились. Не было такого?

— К счастью, девушка, не было.

Журналистка была разочарована. Что за счастье такое, если ничего не происходит? А Козырев давно уже понял: происходить все должно только в личной жизни. И, желательно, одно лишь хорошее. А на работе — нет уж, ничего не надо, кроме самой работы.

На самом деле, конечно, не все так просто. Он не смотрит тупо на дорогу, он все время думает, иногда что-нибудь очень интересное, правда, не всегда отдает себе отчет в своих мыслях, да это и не нужно. Едешь, особенно в хорошую погоду, смотришь на леса, поля, проезжаешь села и города — и на душе спокойно, равновесно.

18.20 Москва, Нижегородская улица