Пересуд

Наталья Стрекалова, женщина умная, тонкая, одаренная. Актриса. Работала в двух государственных театрах Сарайска, потом в муниципальном, а потом — в театре-студии. Ее это не удовлетворяло. Уровень режиссуры, уровень партнерства, уровень драматургии — все не то. Тут явился в Сарайск бывший ее сокурсник, теперь московский режиссер при одном из крупных театров, когда-то в нее влюбленный. А у Натальи был к той поре муж Леонид Курков, художник широкого профиля: занимался и станковой живописью, и графикой, работал и по металлу, и по керамике, брался за оформление ресторанов и магазинов, малевал даже гламурные картины для уличной продажи — с нагими красавицами, парусниками в бушующем море и барсами, пробирающимися по заснеженным скалам. Короче, трудился в поте рук, что позволяло Наталье творчески гореть и годами обходиться без работы, пребывая в плодотворной рефлексии и готовясь к новому витку.

Режиссер соблазнил Наталью перспективами роста и реализации, она уехала с ним. Сыграла одну роль в одном спектакле знаменитого академического театра и брезгливо ушла: уровень театра вблизи оказался феноменально низким. Потом ей удалось получить две роли в сериале и одну, третьего плана, в кино. Готовилась она к каждой серьезно, подвергала образы действенному анализу, часами рассуждала о них с сожителем-режиссером (брак они не регистрировали), тот терпел и едва удерживал зевоту — ему повезло, его взяли на телевидение для съемок четырех двадцатисерийных блоков двухсотпятидесятисерийного сериала, но при этом он очень уставал. Сериальных ролек Натальи никто не заметил, а в снятом кино эпизод с ее участием вообще выкинули. Наталья оскорбилась. Засела дома, читала умные книги и все чаще выпивала.

Тут сожитель-режиссер привел молодую особу и сказал: «Извини, Наташа — вот. Она будет со мной. Я тебя не гоню, две комнаты все-таки, живи, сколько хочешь».

Положение было ужасным. И жить так нельзя, и возвращаться в Сарайск не к кому: она продала свою квартиру, родители умерли, других близких не осталось. Наталья продолжала пить, играя в одиночестве не сыгранные роли, а когда появлялся режиссер с молодой возлюбленной, доказательно объясняла ему, какое он ничтожество, а ей — какая она стерва. Возлюбленная не терпела правды, поэтому пригрозила режиссеру, что уйдет.

Режиссер, человек, надо отметить, милосердный и даже щедрый, снял для Натальи квартирку, предупредив: плачу вперед за полгода, найди за это время работу и брось пить. Не найдешь и не бросишь — извини.

Наталья не нашла и не бросила. Хозяйка квартиры за неделю до истечения срока предупредила, чтобы Наталья съезжала.

Тут и явился Леонид Курков, любивший ее по-прежнему.

Двое суток он говорил с Натальей, объясняя, что он не собирается входить второй раз в одну и ту же воду, а просто предлагает временно пожить у него, в Сарайске. Наталья, выпивая, заносчиво отвечала, что ее не отпустят: два театра умоляют сыграть главные роли, два кинопроекта просто встанут без нее. Потом, немного протрезвев, объяснила: в Москве у нее есть шансы, а в Сарайске никаких. Потом, совсем трезвая, зато похмельная, сказала, что она готова на все при условии, что Леонид даст ей выпить. Леонид согласился с условием: в Сарайске.

И Наталья решилась ехать с ним. Она расплакалась, призналась, что чувствует себя перед Леонидом виноватой, сказала, что он еще будет ею гордиться, что она стала совсем другим человеком. Торопливо собралась: уезжаем немедленно! На вокзале, узнав, что автобус уходит на два часа раньше поезда, объявила: хочу автобусом. На возражение Леонида, что поезд будет в Сарайске раньше, ответила:

— Я хочу не раньше приехать, а раньше уехать, неужели непонятно?

В автобусе замолчала, замкнулась.

Поймав тоскующий взгляд, который она бросила на две бутыли с пивом в руках появившихся работяг, Курков нахмурился. Запасной вариант у него был, но не хотелось к нему прибегать.