И не посмела сказать, что деньги ей нужны на кокаин, один грамм стоит очень дорого. В этом она потом призналась, когда уже было поздно, когда она рассказала, зачем приехала в Бельгию, я себе такого и представить не мог. Хотя, если бы я был внимательнее и не занимался только собой, себя-то я и так знаю лучше всего, не совсем хорошо, но лучше, чем других, так вот, будь я повнимательнее, я уже тогда смог бы понять или просто догадаться, потому что она сидела на диване и увидела колоду карт, которую я держал для пасьянсов, и я обалдел от ее реакции — у нее дух перехватило, глаза распахнулись, как у Карамели, когда она охотилась на моль или на майского жука, и она тихо, жалобно застонала, так Карамель стонала, когда видела за окном воробушка, и спросила, откуда у меня карты, и я хотел ответить, что получил их в кафе «Глухарь», когда еще жил в Алегеме, но она вдруг швырнула карты через всю комнату, и карты разлетелись, и она спросила, что у меня в доме делает минеер Кантилльон. «Скажи мне!»
Я-то давно забыл, что на рубашке этой колоды изображен минеер Кантилльон в клетчатом костюме, с галстуком-бабочкой, и физиономия у него гладкая, как у больного желтухой. Во время избирательной кампании Адемар, его слуга, раздавал колоды жителям Алегема, а однажды к делу подключился и сам сенатор Кантилльон, правда не выходя из своей «лянчи».
Юдит подобрала те карты, что упали рядом с ней, и стала рвать их на кусочки, одну за другой. Клочки она бросала в мою сторону. Глаза ее сверкали. Ненависть, смятение, ярость.
Мы съели тогда, я думаю, по две пачки чипсов с перцем. Юдит выпила бутылку десертного вина и четыре больших бокала коньяка. Я пил пиво. «Хугарден». Выпил бутылок семь, наверное.
Время от времени она поднимала с полу карту и рвала ее на мелкие кусочки.
— Номер первый, — сказала она. — Всего их трое.
Она посчитала на пальцах — раз, два, три.
— Один из трех, — сказала мрачно.
Мне снова показалось, что мы участвуем в съемках телевизионной программы. В сериале, где за действием следить легко, даже если не видел последние две передачи, но каких-то ключевых моментов уже не восстановить.
Да. Деталей.
Он торгует оружием: танками, взрывчаткой. Пытался перепродать кому-то русскую субмарину, и тут они его схватили. Теперь он сидит в одной из их секретных тюрем, в бункере, на десятиметровой глубине, посреди жаркой пустыни.
Но этого Юдит никогда не узнала. К счастью. Она испила свою чашу страданий до дна.
Бутылочку белого «Хугардена», пожалуйста.
Отомстить за мать, за Неджму. Это одна из причин, другой я тогда еще не знал.
Вы отлично знаете.
Между таким как вы и таким как я никакой ясности быть не может.
Неджму выставили из страны. Именем закона выперли за границу. Между прочим, с вашего ведома.
Но закон заработал только под нажимом сенатора Кантилльона и нотариуса Альбрехта. Первый хотел расширить территорию своей фермы норок до дороги и давно положил глаз на бар
Вы сами знаете.
У нотариуса же ни фига не стояло.
И только Неджма могла ему помочь. Правда, с помощью мазей, пилюль и уколов, прописанных доктором. Еще ему присылали из Болгарии обезьяньи железы. А потом уже и Неджма не всегда могла ему помочь, и нотариус все чаще возвращался домой, так сказать, не получив желаемого. И — ну, вы знаете, каковы люди, всегда винят в своих неудачах других. Он был в ярости. Он не мог этого перенести. Не желал видеть ее в Алегеме. Пытался добиться результата с другими, молодыми, более изобретательными шлюхами. Ничего не помогало. Он не мог прожить без Неджмы, без ее магометанского тела, ее магометанской покорности, был обречен на связь с ней до конца своей выхолощенной жизни.