Пересвет. Литературный сборник. № 1

Canto a voi, fanriulle, un ро sgarbate
Che date i baci a stento…

— «Пою вам, о девушки, немножко не любезные, вам, которые целуете тайком, скупо и считая поцелуи.

Берегитесь, как бы не спугнуть таким постом первую любовь. Как бы не умерла она от излишнего постничанья!

О вы, блондиночки, смуглянки, рыженькие! Женщина отлично знает: ротик, который целует, решительно ничего не теряет. Он обновляется, как это бывает с луною…»

Come fa la luna…

И вот настроение кабачка создано и определилось.

— Маэстро, спойте, «О Mari!»

Старая неумирающая песня-серенада. Позже слыхал я ее в России, по русски. Но разве можно перенести к нам Неаполь, его зной вечерний, передать силу страсти его двойных согласных (nnammurato)!.. Нет, мы слишком белокровны, и нет пружинной стали в чувствах наших. Даже в цыганских песнях наших, близких к Неаполитанским, больше расслабленности, чем приподнятой на цыпочки страсти.

Одноглазый Пиппо покажет вам, как любит (come ama) и как желает (come vuole) итальянский влюбленный. «О Мария! Сколько дней я напрасно теряю из-за тебя. Дай же мне хоть одну ночь об'ятий!» И закатился к виноградному навесу незрячий глаз Пиппо, и дрожит скула его, топорщится щетина щек. Сангвинику, сидящему поблизости, неможется от пения Пиппо; он даже сплевывает и говорит:

— Diamine! Ma comme canta ben sto Ciclope! И здоров же петь этот одноглазый!

Пиппо, теперь дай покой раздраженному чувству. Эх, Пиппо милый, и в грусти есть услада!

Будь молод, пока ты молод. Лови жизнь: затем она и дана. Эх, Пиппо, всего не выскажешь, и не всесильна твоя гитара, даже она. А знакома ли тебе, Пиппо, старый маэстро, любовь тихая, преданная, самоотверженная, несмелая?

Пиппо, усталый от возбуждения, стирает пот большим платком в широкую клетку и, скомкав платок, долго засовывает его в карман, улыбаясь издали широкой улыбкой.

— Подсаживайтесь ко мне, маэстро!

— Сейчас, сор Микэле, вот еще спою вашу любимую — и пошлю Мариетту с тарелочкой. Песня — песней, а брюхо — брюхом. Девочка растет, а Пиппо стареет. Пора подумать и о приданом. Верно ли говорю, Мариетта?

Мариеттина улыбается и звонким голосом окликает:

— Эту ли, синьор Микэле?

И треплет стальную струну роговой пластинкой.

— Ну конечно эту, девочка! Спасибо за память!

Когда вы родились, Любовь вписала
Одну лишь строчку в книгу бытия…
     Земля в своем движенья замерла,
     Цвет звезд переменился… Потому что,
     Когда родились вы — Любовь вписала:
     «Тот, кто тебя полюбит, — тот умрет!»
Краса уходит… Юность не вернется…
Потраченное время без любви —
Уж не придет назад… Нет, никогда!

— Никогда! Mai più.

Розина! Вы слышали. Торопите же своего жениха. Зачем вы отпустили его в Америку? Может быть он вернется оттуда с целым сундуком денег, но, Розина, не забудьте о красоте девичьей, которая уходит, о юности, которая не возвращается — mai più. Или вы думаете, что еще не уходит ваше время? В том то и дело, что незванным и негаданным подкрадывается этот момент. И задолго до первой морщинки около глаз — покрывается сетью морщинок утомленное ожиданием сердце. «Берегитесь, как бы не спугнуть первую любовь долгим постом.»

Розина понимает без слов и сменяет посудину с воронкообразным горлом.

— Мало, Розина, мало. Принесите нам еще. И хороший кусок сладкого torta inglose для Мариеттины. А вы сами не сядете, захлопотались? Ну, пусть тогда сор Анджело придет отдохнуть за наш столик.

Толстенький падроне уже катится в нашу сторону.

«Eccolo qui….. cimitero de polli…»

Свою округленность он именует весело «куриным кладбищем». Почему «куриным», падроне? Кроме жирных кур, — немало, думается, и баранов, и телят похоронено здесь….. А сколько пасты и антипасты… Помиримся на двух вагонах макарон. Ну, за общее наше здоровье. И да здравствует прежде всего любовь:

L‘amor‘è facile,
Tutto è difficile…

Любовь — дело легкое, а все остальное так трудно…

* * *

По русски «кабачек» звучит далеко не поэтически. Чуется в этом слове тяжелый пивной, сивушный и махорочный дух, грязь лохмотьев и висящая в воздухе брань. Грязные и жалкие таверны можно найти повсюду. Но не в этих притонах нищеты и алкоголизма звучала гитара Пиппо. Сюда не мог повести своей дочери знаменитый римский певец.

Римский кабачек — нечто совсем особенное, нам незнакомое. Добрый хозяин любовно содержит его в чистоте, не жалея скатертей, пусть заплатанных, но все же чистых, и украшая его, чем Бог послал, антиком ли, выкопанным из земли, или собственным семейным портретом, а то аквариумом фонтанчиком, — благо великие воды бегут в Рим по старым акведукам с окружных гор.