Переулок капитана Лухманова

— Какое?

— Трудное, конечно… Что будут каждую весну собираться в Турени и устраивать такие гонки в той луже.

— И собирались?

— Я же говорю: трудное обещание. Не всегда его выполнишь. Собирались раза два или три…

— Все равно хорошо… Мак, а почему ТЭК?

— А! Это значит «Тайный экипаж корабельщиков»…

— Почему «тайный»? Они же ничего плохого не делали!

— Для интереса. Как в приключенческой книжке… У них еще пароль был. Когда встречались, один говорил: «Бом», а другой отвечал: «Брам». Это как сигнал корабельного колокола… А в общем-то я про них почти ничего не знаю, и Мир не знает. Он потом, когда начал копать про все такие дела, выяснил адрес Владимира Марковича в Пятигорске и написал, хотел выспросить подробности про его дядюшку. Но ответили, что доктор умер. У него, оказывается, была лейкемия…

Они переглянулись и опустили глаза: оба подумали про Огонька.

— Мак, а почему значок у них был такой?

— Означает крепкость дружбы. Смотри, он будто звено от якорной цепи. В морских цепях все кольца такие, с перемычками для прочности. Это даже у нас в городе можно увидеть.

— Ой, где?

— Помнишь якорь и большие весы у стены исторического музея? Там еще каменная доска в память о купеческих плаваниях по Туре… Цепь такая же…

— Весы помню и якорь помню, а цепь… я не обращала внимания…

— В следующий раз взгляни и убедишься. А потом я еще покажу, в одном месте… Ого! Кажется, братец возник…

В прихожей слышалась возня. Стукнули о пол сброшенные башмаки.

Розовый от холода Мирослав Рощин заглянул в «кубрик».

— Ха! «А мы сидим вдвоем, сидим, как птенчики…» Откуда явление женского существа в суровой мужской обители?

— Это Маша Чешуйкина из пятого «Б». Она оказалось беспризорной, и я спасал ее от крещенских морозов.

— Я вижу, что Маша Чешуйкина. Наконец-то у тебя, Мак, завелись приличные знакомства… Мария, привет!

— У меня все знакомства приличные! Весь наш класс! — вступился Мак за дружный коллектив Андрея Ренатовича Ибрагимова.

— Но здесь не класс, а особый случай…

— Маша, давай поколотим его. У меня одного не получается…

— Мы разбирали елку, — сказала Маша.

— Герои!

— А еще Мак рассказывал про капитана Лухманова и про ТЭК…

— Болтун — находка для шпиона…

— Мир, я разве шпион? — обиделась Маша (наполовину всерьез).

— Я шутю…

— И там же нет никаких секретов! — возмутился Мак. — Ты все это рассказывал в нашем классе на сборе…

— Я ведь уже раскаялся!.. Просто Лухманов — это моя тема. Я отношусь ревниво, когда ее излагает кто-то другой. Тут мое авторское право.

— Авторская жадность…

— Это одно и то же… Я чую запах яичницы. Конечно, вы ее пожарили, стрескали и на мою долю не оставили ни крошки…

— И даже сковородку вымыли, — горько призналась Маша.

— Мир, мы же не знали, что ты придешь!.. Мы сейчас поджарим на твою долю!

— Жарьте! А я вам спою новую песню, которую сочинила Зоечка Вертицкая…

— А-а! Это которая «давайте пусть бомжи и президенты однажды поглядят друг другу в очи»?

— Да. Она в прошлом году поступила на филфак, но продолжает ходить в «Резонансы». Стала решительная, уже не роняет слезы и обрела новый творческий стиль… Пошли на кухню…

Мак и Маша начали возиться у плиты, а Мир взял гитару и устроился на табурете.

— Называется «Педагоги-людоеды»…

И он запел. Мелодия была похожа на старую песенку «С неба звездочку достану и на память подарю», а слова такие:

Вовсе отдыха нам нету,
Мы в забот по целым дням:
Караулим скверных деток,
Чтобы сделать их ням-ням.

Раз учительниц не слушаль
И упрямился весь день,
Мы тебя немножко скушаль
За плохое поведень.

Посидишь у нас ты в пузе,
Где хоть выколи глаза,
Одинок, как Робин Крузе,
И запросишься назад.

В людоедческом желудке
Неуютно в темноте,
Теснота ужасно жуткий,
Да и запахи не те.

Ты нам там совсем не нужен,
И, гуманности любя,
Мы свой пузо поднатужим,
Чтобы выкакать тебя.

Все захлопают в ладоши,
Видя, как ты стал послуш.
Будешь ты совсем хороший,
Но сперва помойся в душ.

— Ну как? — спросил Мир, прихлопнув струны.

— Жуть какая… — Маша помотала головой, и веснушки отбросили крохотные блики.

— Забавно, — сказал Мак. — Только пахнет санузлом.

— Есть немного. Зато здоровая мораль: дети должны слушаться…

— Санузла тут больше, чем здоровой морали…

— Я передам твое мнение Зоечке.

— Только пусть не роняет слезы…

— Не будет. Но поймает тебя и «немножко скушаль»… как я эту яичницу…

— Я пострадаю за правду.

— Друг мой, сейчас это не модно. Нынче на страданья идут исключительно ради прибыли.

— Но не все же…

— Как правило…

— Не «как»… Маша, можно, я расскажу про твою прическу?

— Ты с ума сошел!