Переулок капитана Лухманова

— Мирослав, ты на первый взгляд прав. Однако в почерке Александра Сергеевича есть своеобразная прелесть. Порывистость, устремленность души. Слияние написанных строчек с яркими мыслями… А бывают и другие примеры. Это когда почерк будто зеркало характера. Станете постарше — прочитаете повесть Гоголя «Шинель» про несчастного, но очень доброго человека, которого звали Акакий Акакиевич. И роман писателя Достоевского «Идиот» о князе Мышкине…

Кто-то (похоже, что все тот же Маркушин) хмыкнул: мол, глупые имена. «Дурак», — подумал Мир. Повесть «Шинель» он уже читал. К тому же в нем шевелилось ощущение, будто он невольно обидел Ольгу Петровну замечанием о Пушкине. И он сказал, чтобы загладить виноватость:

— Чурка ты, Маркуша…

— На перемене поглядим, кто чурка! — пообещал хмурый Стасик.

— Очень я тебя испугался…

— Ну-ка, не петушитесь, — попросила Ольга Петровна. — Лучше я вам покажу, как принято было писать в прежние времена. Я их еще немножко помню… — И она принялась выводить на доске мелом крупные строчки:

МОРОЗ И СОЛНЦЕ; ДЕНЬ ЧУДЕСНЫЙ!

Получалось в самом деле красиво — с изящным наклоном, плавными нажимами в середине букв и завитушками.

«Как на старинном документе», — подумал Мир.

— Нам тоже писать? — с опаской спросил ленивый Максим Толбухин.

— Не надо. У вас все равно не получится… Но если вы вдруг дома разыщете в Интернете старые прописи или найдете бабушкин букварь с образцами давнего письма, попробуйте сами написать так две-три строчки….

— А про что? — спросил Мир.

— Про что хотите… И принесите мне. Если там будет что-нибудь умное и красиво написанное, поставлю хорошую оценку.

— А если ничего не будет? — спросил ленивый Толбухин.

— Значит, никакой оценки. Не бойся, двойку не поставлю…

Написали немногие, человек пять. Остальные отговорились, что не нашли нужных образцов. Но Мир нашел. Причем не в компьютере, а на книжной полке, где мама хранила букварь 1946 года. Это была память о дедушке, папином отце. А значит, и о папе…

Тетрадки в косую линейку, разумеется, не нашлось, пришлось писать на листе в клетку и видеть перед собой старинный наклон мысленно. Стальные перья были: мама на работе ими делала рисунки для буклетов. Нашлись и чернила, только не фиолетовые, а черные и синие. Мир стал писать синими: больше похоже на старый школьный стиль.

Я люблю на звезды смотреть,
Воздух вобравши в легкие.
В нем замирает душа.
Только жаль, что звезды очень далекие,
Их лучи к нам лететь не спешат.

Эти стихи он сочинил в первом классе и больше рифмованных строчек никогда не складывал. Но сейчас показалось, что для старинного почерка нужно что-то возвышенное. И опять представился небосклон в созвездиях и обращенные к нему телескопы.

Он очень старался, когда писал (даже кончик языка высунул). Буквы выходили не такие красивые, как у Ольги Петровны и в букваре, но… что-то все-таки получалось. А главное, Мир вдруг почувствовал, что это занятие ему нравится. Может, правда, люди потеряли частичку радости, когда наплевали на старое искусство каллиграфии? А Мир сейчас коснулся утерянного секрета и будто снова нашел эту радость.

Ольга Петровна очень радовалась работам пятерых энтузиастов. Всем поставила пятерки. А Мирослава Рощина хвалила больше всех. Потому что у него строчки оказались самые ровные, буквы самые старательные и правильные. Ну и стихи к тому же…

— Ты их сам сочинил?

— Ой, да это давно. Нечаянно…

— Очень неплохо…

Он вдруг пообещал:

— Я, может быть, что-то еще напишу. Не стихи, но таким же почерком…

— Понравилось?

Он почему-то засмущался и кивнул.

Следующий образец каллиграфии Мир показал Ольге Петровне в конце мая, когда закончили четвертый класс. Ребята расставались с Ольгой Петровной и сочинили для нее послание. Написать его на альбомном листе поручили Миру: всем уже был известен его талант. И он вывел старой прописью:

Во все наши дни и в любую погоду
Мы жили все с вами четыре года.
И что расстаемся мы — не беда.
Мы рядышком будем, конечно, всегда.

Похоже, что Ольга Петровна даже прослезилась. Каждого чмокнула в заросшие макушки, а Миру сказала:

— Ты стал писать еще красивее. Наверно, тренируешься?

Он опять застеснялся и выговорил:

— Иногда…

А по правде он тренировался не иногда, а часто. Нравилось, когда из-под упругого пера появляются на свет буквы с завитушками и складываются в слова, от которых слегка веет стариной и загадками. Сначала он писал просто так: всякие имена и коротенькие фразы, названия кораблей и городов, какие-нибудь поговорки или строчки из стихов. Главное — сама процедура письма. Тетрадку он не прятал, и однажды ее увидела мама. Ну… другая мама сказала бы: «Чем заниматься ерундой, учил бы правила или решал примеры». Но мама братьев Рощиных заметила: