— Я просто несчастна, Аббас. Прости меня за мои слова. От горя я лишилась рассудка. Все они видят во мне проститутку, публичную женщину. А я на самом деле бедная и несчастная. Меня обманул проклятый шайтан, побиваемый камнями, как ты правильно заметил. Я не знаю, как доверилась ему. Но вместе с тем я не придумываю себе оправданий и не жажду просить тебя о прощении. Я знаю, что я грешница и сама расплачиваюсь за свои мерзкие деяния. Прости мой гнев, побудивший тебя сказать такие справедливые слова, ненавидь меня, презирай меня — как того захочет твоя благородная, чистая душа, злорадствуй — я не более чем дешёвая игрушка в руках того, кто не знает жалости. Он посылает меня на улицу и извлекает доход из моего бедственного положения, после того, как забирает самое дорогое, что у меня есть. Я ненавижу его всем сердцем за эти страдания и унижения, в которые он вверг меня. Но я вряд ли смогу убежать от него…
Его смутил и её рассказ и сетования на саму себя; взгляд, говоривший о страданиях и опускавший её глаза долу, потряс его. Он забыл ту женщину, что рассвирепев, словно тигрица, всего миг назад готова была наброситься на него. Его мужское достоинство призывало его разгневаться, однако он лишь заревел:
— О Хамида, какая же беда! Ты несчастна, и я тоже несчастен. Оба мы несчастны по вине этого преступника, и нас навечно с тобой разлучает то, что ты сделала. Оба мы страдаем из-за того человека, пока он наслаждается покоем и счастьем, словно наши мучения добавляют ему счастья. Но не будет мне жизни до тех пор, пока я не размозжу ему голову.
Хамиды почувствовала облегчение и опустила глаза, чтобы они не выдали её: то, с какой быстротой он проскользнул в расставленные ею сети, было превыше её мечтаний. Но особенно ей понравились его слова «и нас навечно с тобой разлучает то, что ты сделала» — после них её сердце успокоилось, узнав, что весь устроенный им шум дошёл до крайнего предела — прощения и попытки вернуть её, о чём она и мечтать даже не могла. Да, разве не об этом она мечтала? Разве Ал-Хулв не сказал мрачно:
— Я не найду покоя, пока не размозжу ему голову и не переломаю кости! Да, я не могу забыть ни того, что ты сбежала с ним, ни того, что все видели, как ты прогуливалась вместе с ним. Нет никакой надежды, что мы когда-нибудь будем с тобой снова вместе. Я навсегда потерял ту Хамиду, которую любил. Но этот негодяй должен страдать так же, как мы оба. Скажи мне, где его найти?
Мозг её стал соображать с лихорадочной скоростью, опережая язык:
— Сегодня у тебя не выйдет. В воскресенье в полдень, если хочешь, приходи: может быть, ты застанешь его в баре, что в начале этого переулка. Он единственный египтянин, который посещает его. Если ты его не узнаешь, я укажу тебе на него глазами… Но что ты собираешься с ним сделать?
Последнюю фразу она произнесла с некоторым страхом за Аббаса из-за последствий этого предприятия, но он в приступе безумного гнева и отчаяния воскликнул в ответ:
— Я разобью голову этому мерзкому сутенёру…
Пристально вглядываясь в его лицо, она задавалась вопросом: «Может ли Ал-Хулв убить его?!» Ответ на него подсказал ей её проницательный ум, хотя она надеялась, что вокруг этого дела поднимется скандал, который отдаст Фараджа в руки закона, и таким образом она отомстит за себя и освободится из его плена. Эта идея понравилась ей без всяких лишних размышлений и критического анализа, хотя в голову ей закралось одно искреннее желание — чтобы Ал-Хулв не рисковал и не причинил ему тяжкого вреда. Она положилась на бога, чтобы он помог Аббасу отомстить за неё своему сопернику, не став жертвой сам!… Потому предупредила:
— Только пусть тебе не приходит на ум желание отомстить ему, пренебрегая собственной жизнью! Просто побей его… Опозорь его… И тащи его в полицейский участок, а потом его будут судить за преступления…
Но он не слушал её, а казалось, говорил сам с собой:
— Так не годится — мы страдаем, а он не заплатит за это. С Хамидой покончено. С Аббасом тоже. Как этот сутенёр будет жить в безопасности и смеяться над нашим несчастьем? Я сломаю ему шею и задушу его (тут он громко спросил у неё):
— А ты, Хамида, что будешь делать со своей жизнью, если устранишь со своего пути этого дьявола?
Она испугалась этого вопроса, ибо он мог привести его к былым чувствам к ней, и потому с тихой решительностью ответила:
— Я разорву все связи со старым миром, продам свои драгоценности и найду благородную работу где-нибудь подальше отсюда…
Он надолго замолчал, погрузившись в грустные раздумья, отчего Хамида испытала целую гамму тревожных чувств, пока Аббас не склонил наконец голову и не сказал еле слышно:
— Моё сердце не может простить этого… Не может… Не может… Однако не спеши снова исчезать, пока не увидим, как закончится всё это дело…