Переулок Мидак (ЛП)

— Уж простите меня за то, что позвал вас, оторвав от работы. Я счёл, что лучше будет поговорить с вами об одном важном деле наедине, как беседуют братья, а более подходящего места для этого, чем дом, не нашёл.

Учитель Кирша склонил голову в знак согласия и с преувеличенной почтительностью ответил:

— Я весь к вашим услугам, господин…

Господин Аль-Хусейни боялся того, что если он пустится в обмен любезностями, то попросту потеряет время, и надолго оторвёт Киршу от работы, и потому перешёл к основной теме разговора без всяких колебаний. Он не испытывал нехватки смелости, и его не нужно было подталкивать к откровенности. Он заговорил серьёзным тоном:

— Я хочу с вами поговорить так, как делают или должны делать братья, если между ними взаимная симпатия и искренность. Искренний брат — тот, кто ухватит за руку своего брата, когда видит, как тот падает, или поставит на ноги, когда тот споткнулся, или даст искренний совет, когда тот нуждается в нём…

Энтузиазм Кирши ослаб, и в этот момент он осознал, что попал в ловушку, и в его затуманенных глазах блеснул смущённый взгляд. В замешательстве, сам не зная, что говорит, он пролепетал:

— Вы всё верно сказали, господин…

От господина Аль-Хусейни не укрылись смущение и подозрение гостя, и серьёзным тоном, смягчённым, однако, ясным дружелюбным взглядом, он сказал:

— Брат мой, я буду говорить с вами напрямую о том, что у меня на душе, и потому простите меня за мою откровенность, ибо тот, кем движет стремление исправить, цель которого — это искренность и дружба, вправе быть вполне откровенным. Правда в том, брат мой, что в некоторых ваших поступках я разглядел то, что огорчило меня, то, что я не считаю подобающим тебе…

Учитель Кирша обеспокоенно нахмурился и сквозь зубы процедил: «А тебе-то что за дело до того?» Затем, изобразив на лице изумление, сказал:

— Моё поведение огорчило вас?! Упаси Боже…

Однако Аль-Хусейни проигнорировал его притворное изумление и продолжил:

— Поистине, двери в сердца молодёжи открыты для шайтана, и он проскальзывает в них как окольными путями, так и в открытую, и сеет зло. И вместе с тем мы должны быть бдительны и не позволить ему проникнуть в сердца молодых людей, мы должны закрыть эти двери перед шайтаном. А что же говорить о стариках, которым сам возраст даровал ключи от добродетели? Что с ними будет, если мы увидим, как они добровольно открывают эти двери и сами призывают шайтана?!… Это-то и огорчило меня, учитель…

Юноши и старики! Двери и ключи! Дьявол всех дьяволов! Почему он не даёт покоя себе и пристаёт к другим? Он в замешательстве покачал головой, затем тихо сказал:

— Я ничего не понимаю, господин Ридван…

Господин Ридван пристально посмотрел на него многозначительным взглядом, и не без упрёка в глазах спросил:

— Правда?!

Начиная испытывать недовольство и страх, учитель Кирша пробормотал:

— Правда…

Господин Ридван решительно ответил:

— А я-то считал, что вы знаете, что именно я имею в виду. На самом деле я имею в виду того беспутного юношу…

Лицо Кирши стало непроницаемым, а в душе разгорелась ярость, однако словно мышь, попавшая в ловушку, он пытался наощупь пробраться наружу сквозь решётки, и тоном, напоминавшим капитуляцию, он спросил:

— Какой такой юноша, господин Аль-Хусейни?

В мягких интонациях, избегая вызвать волнение гостя, тот ответил:

— Вы ведь знаете, учитель, я завёл с вами этот разговор не для того, чтобы огорчить или пристыдить вас, упаси Господь! Я всего лишь хочу направить вас на благой путь. К чему всё отрицать? Все это знают и говорят об этом. И мне доставило наибольшую боль обнаружить, что о вас судачат люди…

Учителя Киршу охватил гнев, и он жёстко ударил рукой по бедру, ужасающе закричав своим хриплым голосом, брызгая при этом слюной:

— Какое дело этим людям? Чего они не дают себе покоя и суют нос в чужие дела? Вы и правда слышали, что они судачат обо мне, господин? Так было ещё с тех времён, как Господь сотворил землю и всё сущее на ней. Они судачат о чести и обвиняют кого-то в непристойностях не из-за их наличия, а чтобы очернить своих братьев. И если они не находят у них недостатков, то начинают судачить о них. Вы полагаете, что они перешёптываются с отвращением и презрением к таким недостаткам? Нет, клянусь Аллахом! Поистине, это всё зависть, что пожирает сердца человеческие…

Господин Аль-Хусейни испугался от одной такой мысли, и в изумлении спросил:

— Какое ужасное мнение! Вы и впрямь полагаете, что люди завидуют подобным аморальным деяниям?!

Кирша прыснул от смеха и с презрением сказал:

— И не сомневайтесь в этом, господин Ридван! Это же безнадёжная толпа. Не лучше ли им заглянуть в свои собственные души? — тут до него дошло, что он просто капитулировал перед лицом обвинений и защищается, и продолжил. — А знаете ли вы, кто тот юноша? Он бедный, и я пытаюсь облегчить его беды своей щедростью.

Господин Аль-Хусейни был раздражён его увиливанием, и пристально поглядел на него, словно говоря: «Неужели такое можно сказать?» Затем произнёс вслух: