Переулок Счастливый, дом 3 (СИ)

  - С Любкой, конечно, беда, что говорить... Но и Степаныча жаль. По-человечески, по-мужски жаль. Всю жизнь он промучился с ней... По молодости она ещё ничего, вроде... Они как приехали сюда... дай Бог памяти, когда ж это было? Лет тридцать назад... Так жили поначалу по-людски. Хорошо жили. Хозяйство вели. Я Степанычу курей всегда резал. Сам он курей резать не мог. Сердобольный какой-то. "Не могу, говорит, тварь Божию резать. Оно же живое..." А мне что? Я не сердобольный. Степаныч мне магарыч - я ему курей. Вино Степаныч шикарное делал, креплёное. Таким вином и всю жизнь упиваться - не грех. Вот Степаныч и упивался. Любка с ним из-за вина воевала. Был случай... Наделал Степаныч вина - литров сто. В погреб снёс. Ну и пока Любка не видит - хвать рюмочку! А она как-то раз, змеюка, поймала его, как говорится, с поличным. И что ты думаешь? Разоралась, всё вино вылить велела! Приказала... ух, баба! Всю жизнь она им крутила, вертела... Он мне так и сказал: "Она меня закабалила. Из-за неё я и спился". Всё пил Степаныч, пил, а она с ним без конца грызлась... Вот и вино заставила вылить. Он материл её, упирался, а всё-таки послушался, вылил. Потом психанул, весь виноград срубил, а погреб засыпал. Любке назло. А ей что? Ей - ничего. С тех пор Степаныч пьёт одну только водку, - человек сделал паузу, прокашлялся, сплюнул и продолжил хрипеть: - Нет, ты скажи, это кем надо быть, чтоб вот так бабу слушаться? Бабу слушаться - себя не уважать! Вот моя покойница, Нинка... Я с ней не церемонился. Бывало, как раскроет рот, как вякнет... Поколочу - успокоится. Так с ними, ведьмами, надо. Но Степаныч так никогда не умел. Слабенький он какой-то, затюканный... Один раз он, правда, сорвался, носился по двору, как ошалелый, орал... Вывела его Любка своими кознями... Грозился, что разведётся с ней и выгонит её вон. Но кто там развёлся? Куда ему? Поорал, и тем дело кончилось. Скорее она бы его вон выгнала. Та ещё стерва! - он опять замолчал, опять прокашлялся и опять сплюнул. - Так, к чему это я? Ну да... Жили они, значит, поначалу нормально. Хозяйство вели, держали курей... А то всё потом уже было. А вот как забеременела Любка, как родила, так и пошёл у них разлад - и в семье, и в хозяйстве... Тут слухи ходили, что сынок их, Максимка, не от него, не от Степаныча, значит, а от брата его... У Степаныча брат старший был. Виталием звали. Земля пухом, - человек трижды перекрестился. - Ездил, Виталий, бывало, к Степанычу в гости. На несколько дней оставался. И говорят, что Степаныч уснул как-то пьяный, хотя он тогда ещё, вроде, не пил, а Любка в соседней комнате с Виталием и того... согрешила. Говорят, что слухи эти надёжные, верные. И Максимка как будто на Виталия похож был всегда, а не на Степаныча. А сам Степаныч, говорят, и не подозревал ничего, сыну обрадовался, воспитывал его, как своего... А Виталий, как Максимка родился, так приезжать в гости к брату и перестал. Племяшка своего он за всю жизнь раза три видел, но оттого, говорят, раза три, что племяшка его вовсе не племяшка никакой, а сынок. Вот такая история. Кто знает - как оно было там... Но дыма без огня не бывает. Меня так маманя учила.

  Я всегда думал, что болтливость - сугубо женская черта; все женщины, которых я в жизни встречал, жутко любили "языком почесать" - в основном, это были пустые, никчёмные разговоры, но все эти женщины, как одна, придавали своей болтовне такое значение, как будто от того, что они ляпнут, зависит что-то действительно важное. Мужчины же, напротив, казались мне особами более молчаливыми, сдержанными; но уж если мужчина решит сказать что-нибудь, так непременно что-нибудь нужное и по существу.

  Этот же человек разбил в прах стереотип, живущий в моей голове, гласящий, что "болтают одни только бабы". Болтовня его, однако, равнодушным меня не оставила.

  Человек помолчал несколько секунд (известно - язык без костей, но и ему нужен отдых), сплюнул, покашлял. Он осведомился, нет ли у меня "сигаретки"; "Не курю", - сказал я; его мой ответ, по всей видимости, не устроил, так как он как-то странно скривился и прохрипел что-то невнятное, вроде: "Пфхе".

  Недовольство его продолжалось недолго. Вскоре он уже позабыл о "сигаретке" и вернулся к своей хриплой болтовне.