Перевал

«По Буденновскому немцам не пройти, — ожидая связи, размышлял майор Каргин, — но могут обойти с флангов. Дивизия ушла к переправам. И где же эти ополченцы, с которыми надо взаимодействовать? Ни черта не разберешь. Уж темнеть начинает, а ночью очень даже легко немцы могут окружить штаб полка. Разве одним взводом Рокотова удержаться?»

Город горел. Чем сильнее сгущались сумерки, тем ярче были видны пожары. Едкий дым медленно полз к Дону. Взводу Рокотова было приказано прикрыть отход штаба полка. Какой у Рокотова взвод! Осталось пять человек, не считая его самого и ординарца Рябченко. Да и тех, пятерых, Степан потерял из виду в этих сумерках, смешанных с дымом, когда с сержантом Кучеренко оборонялись у ограды.

— Рябченко! Рябченко! — крикнул Степан.

— Шо, товарищ старший лейтенант?

— Ползи к ограде, передай сержанту Кучеренко, чтоб отходили через Дон к Ольгинской.

— Слухаюсь, товарищ старший лейтенант.

Рябченко уполз в сизую дымку. Степан, укрывшись за цементной оградой фонтана, вглядывался в сторону школы, с трудом различая ее очертания.

Школа имени Розы Люксембург. Степан учился в ней с пятого по десятый класс. Чего только не случалось за шесть лет в этих стенах! А во дворе школы был фонтан. В центре его на постаменте стоял гипсовый пионер с горном в руке. Запрокинув голову, он как бы трубил пионерский сбор. Степан в пионерской дружине тоже был горнистом, и, наверное, поэтому Ольга назвала фонтан «Степкин».

Летом даже во время каникул в школьном дворе было весело. Спортивные площадки не пустовали. Манил сюда ребят и густой, разросшийся сад тети Софы — школьной технички. Сад примыкал к школьному двору. Мальчишки сделали лазейку в заборе. Тетя Софа знала об этом, по лазейку не заколачивала. Ветки деревьев ребята не ломали, яблони и груши не обносили. Они проникали в сад, чтобы поваляться в траве под развесистыми деревьями. Тетя Софа сама угощала ребят яблоками и грушами. Но главным угощением было алычовое варенье. Она доставала его из погреба. Варенье было холодное, прозрачное и кисло-сладкое.

И все же сильнее всего манил к себе ребят фонтан. Было приятно бултыхнуться в прохладную воду, подставить тело под его тугие струи. Благо что летом и школьный дворник был на каникулах — некому грозиться метлой. Ребята плескались, обливали водой горниста, он становился от воды темным, и по его гипсовому телу стекали ручейки.

Сейчас фонтан сух. А от горниста осталась одна гипсовая нога…

Вблизи раздалась автоматная трескотня. По цементной ограде фонтана зацокали пули.

— Товарищ старший лейтенант, отходить треба! — услышал Степан голос Рябченко. — Чуете, отходить треба. Окружають! Това… — Рябченко медленно опускался на колени. Левой рукой он держался за шею, а правой зажал винтовку.

— Что с тобой, Рябченко? Что с тобой? — Степан кинулся к ординарцу. — Петро! Что с тобой? Петро!

Стреляли совсем близко. Трассирующие пули оранжевыми строчками вспарывали темноту. Справа нарастал самоуверенный рокот моторов, лязг гусениц. «Значит, танки прорвались по Буденновскому проспекту. Через Буденновский проспект путь отрезан. Слева за оградой школы автоматчики». Степан потащил ординарца к забору сада. Единственный выход — через знакомую лазейку. Ему было трудно передвигаться. Мешала винтовка, зажатая в руке Рябченко. Степан пытался вырвать ее из рук ординарца, но Рябченко зажал винтовку мертвой хваткой. Степан прислонил Петра к стволу яблони, отдышался, размышляя, как же быть. С такой ношей через Дон не переплыть. Да и до берега не дотащить: не выдержит Рябченко. Может, оставить в подвале у тети Софы?

— Потерпи, Петро. Потерпи, слышишь?

Перебегая от дерева к дереву, Степан добрался до подвала. Луч фонарика выхватывал испуганные лица женщин. Они закрывали глаза от яркого света, прижимали к себе детей.

— Я свой. Свой я, — пытался успокоить их Степан и направлял фонарик на свои петлицы с рубиновыми кубиками. — Тетя Софа, не узнаете меня? Я Рокотов, Степан Рокотов. Я в нашей школе учился. Рокотов я, тетя Софа.

В углу подвала с трудом поднялась тучная женщина. Разминая поясницу, приблизилась к Степану.

— А ну еще засвети, погляжу.

Степан направил луч фонаря на себя.

— Я у вас алычовое варенье ел. Не помните?

— Где ж вас запомнить! Все ели. Много хлопчиков было, всех не запомнить. Ну да раз ел варенье, то свой.

— Там раненый красноармеец.

— Где?

— Там, в саду.

— Муся, а Муся! — позвала кого-то в темноте тетя Софа.

— Шо? — отозвался тонкий девичий голос.

— Приготовь воды да поройся в узле, там чистая простынь есть.

Рябченко бредил. Он что-то хрипло шептал. Степан с трудом расслышал:

— Гарно… гарно… Марийка вмэрла… И я вмэр… Га-арно… — Он затих, потом глубоко вздохнул и прошептал на выдохе: — Та нехай…

Тетя Софа склонилась над бойцом, пытаясь в темноте разглядеть рану.

— Дай-ка, хлопчик, фонарик, — обернулась она к Степану. — А сам тикай. Тикай, чуешь!

Степан не двигался с места, пристально глядя на своего ординарца. Пуля вошла через петлицу, полоснула по шее, раздробила ключицу.