Перевал

— Испанец. Их двадцать пять человек — испанцев. Семь девчонок и восемнадцать пацанов. С тридцать восьмого года у нас живут. А всего семьдесят человек. Что теперь с ними делать — ума не приложу. Сами бы мы прорвались. У нас три «максима», двадцать пять автоматов, одно противотанковое ружье. Ну и винтовки, конечно, есть. Люди страшно устали, но все равно, думаю, мы прорвались бы. А теперь…

— Теперь тем более обязаны прорваться, Марат Иванович, — проговорила Ольга.

— Да я понимаю, — с досадой ответил капитан Сирота. — Но куда двигаться? Хотели к Кисловодску и потом через Нальчик к Орджоникидзе, но немцы уже у Минвод и Пятигорска.

— Надо идти к верховьям Малки, — предложила Лейла, — а там через какой-нибудь перевал выйдем в Грузию.

— А может быть, все же пойдем к Майкопу? — проговорил Борис. — Может быть, дивизию найдем.

— С детьми к Майкопу не пройти, — покачав головой, сказал капитан Сирота. — Да и где теперь наша дивизия…

2

Генерал Севидов с крутого берега реки Белой наблюдал за переправой войск по только что наведенному мосту. В горах Кавказского заповедника выпали ливневые дожди. Вздувшиеся потоки Белой стремительно неслись в Кубань.

Брови, ресницы, скулы генерала были покрыты коричневой пылью. От частого курения его подташнивало. Комдив не спал уже несколько суток. Все это время дивизия, отбиваясь от наседавших немцев, отступала на юг. Полки, батальоны, роты цеплялись за всякий мало-мальски выгодный рубеж. Но в этой ровной, как полигон, кубанской степи почти не было таких рубежей. То и дело подразделения и целые полки попадали в окружение. Прорывались с боями, переправлялись через большие и малые реки. Порой случалось так: выйдет подразделение к реке, а ее уже форсируют немцы, отойдет рота или батальон в сторону и переправляется параллельно с противником, чтобы снова попытаться закрепиться. Но держать рубежи фактически было нечем. Гибли люди, выходила из строя и без того малочисленная техника. Пополнение ждать неоткуда: в армии сейчас нет резервов. А непрерывные атаки немцев надо отражать. Следовало принимать какое-то самостоятельное решение. Сейчас единственно правильный выход из создавшейся ситуации виделся Севидову в том, чтобы переправить через реку Белую все, что можно, и закрепиться на подступах к нефтяному Майкопу. За Майкопом начинаются предгорья Главного Кавказского хребта, там танкам Макензена все труднее будет безнаказанно обходить войска. Горы должны помочь остановить врага. Как ни больно, но отступать, видимо, придется к хребту. Не случайно уже после Маныча из дивизии отозвали в штаб Закавказского фронта альпинистов. Значит, не исключена горная война на перевалах…

По наведенной переправе шли войска. Все торопились проскочить мост и оторваться чуть дальше от реки, чтобы занять наскоро оборудованные саперами оборонительные рубежи на подступах к Майкопу. Потом, перед подходом немцев, надо будет успеть взорвать мост. Здесь на берегу гитлеровцев должны задержать бойцы майора Ратникова.

Стоящий рядом с генералом лейтенант Осокин то и дело тревожно поглядывал в небо и прикидывал, где в случае бомбежки укрыть генерала.

Слева и справа от дороги саперы уже рыли окопы, спешили использовать короткое затишье.

— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! — услышал Осокин знакомый голос. Из просторного свежевырытого окопа вылез ефрейтор Кошеваров. С тех пор как они виделись в последний раз на Маныче перед взрывом плотины, ефрейтор сильно изменился: щеки ввалились, курносый нос заострился, на почерневшем от злого солнца лице резко выделялись сивые усы, уже успевшие слегка порыжеть от махорки. Ефрейтор счастливо улыбался, видя живого и невредимого лейтенанта. Кошеварову хотелось обнять спасенного на переправе парня, но он не решался сделать это в присутствии генерала.

Не успел Осокин шагнуть к нему со словами: «Да ты усы отпустил, не узнать», как из-за близкого горбатого горизонта появились «хейнкели».

— Прошу в укрытие, товарищ генерал! — крикнул Кошеваров.

— Черт принес! — выругался Севидов, глядя на приближающиеся самолеты. — Неужели не дадут переправиться?

— Я вам говорю или кому? — строго закричал Кошеваров. — Что же это, товарищ лейтенант, хоть вы прикажите комдиву!

Севидов и Осокин прыгнули в глубокий окоп. Кошеваров снял с головы каску, протянул генералу.

— Это еще зачем? — сердито проговорил Севидов. — Сейчас же наденьте каску!

Ефрейтор крутнул головой, что-то буркнул в усы, но подчинился.

Самолеты били по переправившимся войскам. Бомбы ложились густо, и скоро весь левый берег реки вздыбился сплошной стеной дыма, огня и поднятой в воздух земли. В окопе удушливо пахло солдатским потом. Ефрейтор как-то умудрился навалиться сверху на Севидова, и генерал с трудом дышал. Время от времени Кошеваров приподнимался, высовывался из окопа и при очередном свисте бомбы падал на генерала. Севидов слышал у самого своего уха недовольный голос:

— Сволочь какая, германец! Мост не трогает, не иначе для себя бережет.

Внезапно все стихло. Ветер медленно уносил от берега пыль и дым.