Перевернутая карта палача

Однажды Ул видел близ Полесья чудо: пожилой, бедно одетый человек сидел у березового ствола и быстро, сосредоточенно водил пером по дешевой сероватой бумаге. Под пером оживали и расцветали окрестности. Картина, рожденная из однотонных штрихов, чудом получалась ярче и занятнее настоящего Полесья… Ул стоял за спиной у рисовальщика, затаив дыхание и плотно сжав зубы, чтоб сумасшедшее сердце не так трепыхалось у горла, чтоб вздохом не спугнуть чудо, чтоб не выдать себя и не быть изгнанным. А когда рисовальщик что-то почуял и начал оборачиваться — ох, как же Ул припустился бежать! После сам не мог объяснить, отчего… Кажется, он ужасно, невыносимо боялся, что создатель чуда скажет нечто вроде «сенокосец»… и волшебство разрушится, рассыплется осколками, которых уже не собрать.

С тех пор Ул всегда замирал на холме и смотрел на Полесье. Отсюда село было бы славно нарисовать. Только разве такое чудо поддастся всякому? Ул только смотрел. Это-то и ему можно.

Сердце билось все чаще. Солнышко улыбалось. Ветер тронул волосы, погладил по щеке, советуя: беги! Ул оттолкнулся от пыльной дороги кончиками пальцев — и полетел, ощущая себя настоящим сенокосцем. Невесомым, не привязанным к земле. Даже короб не отягощал того, кто стремится к мечте. До волшебного дня, когда Ул увидел Полесье нарисованным на листе, оно оставалось селом. Но теперь оно сделалось картиной — и Ул каждый раз сходил с ума и жаждал чудес, вступая в пределы этой картины! Он скользил по волшебному узору и замечал, как много в нем деталей, не уместившихся в рисунок, как богат живой мир…

Ул замедлил шаг лишь у первых домов. Побрел, загребая пыль босыми ногами, блаженствуя от каждого нового зрелища, от всякого звука. Полесье — дальнее, необычайнейшее место, край известного мира… И сегодня Ул допущен сюда один, на правах взрослого. Можно солидно кивать встречным, трогать воротины с узорно выпиленными навершьями. Щелкать ногтем по кованым петлям и рассматривать хоть каждый гвоздь! Двигаться все ближе к сердцу селения, бьющемуся шумом дел и праздности.

Конечно, сначала следовало исполнить поручение. Ул это понимал, ведь каждый шаг лишает его капельки ума и скоро — увы — безумие сделается огромным, оно раздавит рассудок! Тогда Ул забудет, зачем сюда отправлен, а после, очнувшись, испытает сокрушительный стыд. Как можно не выполнить поручение… А как унять жажду чуда, если вон — лошади, заседланные. Ул таких видел два раза за всю жизнь. Может, эти из службы хозяина белого замка, давшего имя огромному городу Тосэну? А тот город лежит посреди иного, вовсе уж неведомого мира. Тосэн невесть где, а лошади тут, можно потрогать их копыта и приобщиться к странствиям. Эти копыта ступали по каменным улицам…

Ул скрипнул зубами и отвернулся. Никаких копыт, не время. Лавка с травами: вон она. Надо постучать и надеяться, что люди еще не обедают. В большом селе днем не все лавки открыты. Это ж не Заводь, где рождаются, живут, торгуют и умирают на одном месте. Только лодочники видят мир. И это еще одна причина совершенства Сото — человека, который плавал аж в Тосэн, а то и далее. Лодки Коно ходят и вниз по реке до самого приморского Корфа, и в рукава. У реки есть такое — рукава.

— Что тебе? — неприязненно буркнули у самого уха.

— Мама Ула сказала, что травы… — начал Ул, краснея от ужасно детских слов и от того, что его подловили за мечтаниями, неловко и некстати.

— Сегодня, может, ещё есть в них польза, — прервал тот же голос.

Дверь скрипнула, Ул провалился в полумрак лавки. Ему в руку сунули мешочек и мигом выпихнули назад, на улицу.

— Вот плата. Отнеси травы в дом с золотой птицей на узорной ограде. Скажи: от хэша Номо с поклоном. Скажи, что исполнено быстро, как и было велено. Дом с птицей, по улице слева, не ошибешься. Бегом!

За травы воздали деньгами, Ул отметил и не успел удивиться, и не стал считать. Он и указаний не разобрал толком. Тем более не подумал: так лавочник сберег ноги и время своего посыльного. Ул шагнул раз, ещё, и ещё… Запутался в указаниях, озираясь, затоптался на углу улицы — и увидел птицу! Вся золотая, хитро вставлена в круг. А вне круга сплошной прихотливый узор лакированного дерева. Узор создан рукой, способной к волшебству, как у того рисовальщика. Ул охнул и прикусил язык, сморгнул от боли и пошел быстрее. Казалось невозможным: он бывал в Полесье дважды, а то и трижды в год, если учесть осенние торжища. Как же он не приметил восхитительное место? Хотя тут и лавок нет. Все на соседней улице, травяная вон — возле угла, потому и видно птицу стало почти сразу.

Пальцы дотянулись до узорного дерева и робко проследили завиток, второй. Очень важно показалось коснуться птицы в круге.

— Убери руки! Будут тут всякие нищеброды пылью мазюкать, — пробасили сверху лениво, в общем-то без злости.