Перевёрнутый мир

3. Ад — глазами француза. Итак, этот кромешный ад за вышками и колючей проволокой накладывает неизгладимый отпечаток на тех, кто в нем побывал. Одни, пройдя сквозь него, признали его обыденность за норму (за суровый закон жизни) и настолько перестали ощущать чудовищную несовместимость “зоны” с предназначением человека, что не боятся возвращения туда. Другие готовы наложить на себя руки — лишь бы не это. А ведь он планировался не как ад, а скорее как чистилище — там людей должен был перевоспитывать коллективный труд. И поначалу все было нацелено на перевоспитание не столько уголовников, сколько целых слоев населения, классово чуждых “революционному пролетариату” (то есть поднявшимся наверх массам с психологией и идеологией люмпенов). В лагеря скопом загонялись деятельные предприниматели, справные крестьяне, интеллигенция и духовенство, отрезвевшие, рабочие. Их надо было очистить от “язв старого мира”, перековать для жизни в коммунистическом раю.

Лагеря — порождение революции, они замешаны на политике, в них воплощен фанатизм идеи. Отсюда яростная, истовая вера в их непременную благотворность. Лагеря — это святая традиция. Это голубая мечта — квинтэссенция того строя, того государства, которое измыслили фанатики-утописты в своих честолюбивых снах: обязательный (принудительный) труд для всех, аскетичное уравнение личных потребностей, суровое, если надо — кровавое, подавление индивидуализма — личного интереса, вообще личности. Детальная регуляция всего и вся, жизнь по команде и под надзором. Светлое будущее в сегодняшней реализации.

Валерий Гроховский (фото 1981 года прислано вместе со вторым письмом — см. с.261).

Фото со справки об освобождении из лагеря. Таким автор вышел.

На шестидесятилетии автора, рядом — Володя Нестеров, “десантник”, после нескольких лет лечения.

В 2003 году в Петербурге, на конференции Европейской Археологической Ассоциации, собирается публика в Актовом зале Университета. Автор готов выступить с докладом, которым открывалась конференция.

Снова дома. 1996 г.

Вена, январь 1996 г.

Медаль “Публикация года”, полученная за очерки в “Неве”.

Ж.Росси и его словарь.

Французские издания воспоминаний Ж.Росси о ГУЛАГе.

Классово чуждых лагеря не перековали — перемололи. Но жить по уготованным рецептам не хотели и остальные, так что без работы лагеря не остались. Да и язвы старого мира не исчезли, даже усилились. Предстояло исцелить от язв уголовную среду, люмпенов, “социально близких”. К этой цели сдвинулся центр тяжести пенитенциарной программы. Но вместо того, чтобы перековывать и, значит, уменьшать количество этих “социально близких”, программа, словно взбесившись, стала их старательно множить, распространяя ядовитое семя по всем порам социального организма.

ГУЛАГ — это политическая борьба за партийные цели, смещенная в обработку уголовщины. И это политика в правоохранительной сфере, утратившая отличия своих средств от уголовных, опирающаяся на уголовщину. Лагеря сегодня — это их история. В ней яснее проступает их суть.

Вот почему уместно будет завершить этот разговор чем-то вроде рецензии на одну книгу, вышедшую за рубежом на русском языке.

За одно только чтение этой книги еще несколько лет назад можно было “схлопотать срок”. Но срок я уже имел и без нее. И тот, кто дал мне ее почитать, — тоже. И автор — огромный срок. А напомнила эта книга другую, куда более безобидную, но также связанную в моих воспоминаниях с тюрьмой.

В 1981–1982 годах мне довелось, как я уже рассказывал, отбыть тринадцать месяцев в главной тюрьме Ленинграда, называемой в просторечии “Кресты” (официально — следственный изолятор № 1). Тюрьма возвышается каменной громадой на берегу Невы, близ Финляндского вокзала. К тюремной пайке, баланде, мату уголовников и надзирателей, пользованию “толчком” (унитазом) на глазах всей камеры я скоро привык. Не мог привыкнуть к пайке идеологической — к той литературе, высокоидейной, патриотической, с четко сформулированными выводами, которой раз в две недели пичкала нас тюремная библиотека.

Когда же мне удалось через форточку-кормушку свести знакомство с библиотекарем (тоже зэком) и он уверился, что перед ним не только читатель, но и почитатель книги, я стал получать под личную ответственность книги совершенно иного рода — классиков мировой литературы, сочинения по истории и философии и издания на иностранных языках. Выяснилось, что в “Крестах” весьма приличная библиотека и основной ее фонд в хорошем состоянии. Тут было много и старых книг прекрасной сохранности.