Папа просто уехал на свою квартиру, чтобы продолжать там расследования вместе с товарищами и Мариной, но я же не могу постоянно звонить и спрашивать, как он там. А каждая минута теперь опасна и коварна. У Валерия такие проблемы со студией, с работой, с людьми, что он не может приехать даже ненадолго. А по телефону голос больной и растерянный. Он тоже ничего не знает и не понимает.
Я позвонила вчера Кире, только она и умеет всех успокоить. А она плачет из-за того, что ее Алексею хуже. И мы с ней не можем поехать в больницу к нему: там карантин. Неужели на свете на самом деле нет ни высшей доброй силы, ни ангелов-хранителей хороших людей… Как не вспоминать слова папы: «Что бы ни случилось, какие беды и какие катастрофы, – нечисть уцелеет. И даже уютно устроится. Есть одна верная поговорка: кому война, кому мать родна».
Я пришла на кухню, хотя есть совсем не хотелось. Но по запаху поняла, что мама приготовила завтрак, не хотела ее обижать. На столе стояла тарелка с немного подгоревшими оладьями. А мама посмотрела на меня таким жалобным и растерянным взглядом, я прочитала в нем самые простые, почти детские вопросы: «Что это? Тебе страшно? Где Сеня? Как мы без него?» И ответила на них вслух:
– Я понимаю одно. Мама, нам с тобой нужно постараться. Ну, хотя бы не свихнуться и не разболеться. Папа хочет продолжить свое дело. То есть мое дело. Давай поедим. Я люблю такие поджаренные оладьи. И кофе мне свари на молоке.
– Не могу, детка, – всхлипнула мама. – Молоко прокисло, а я побоялась выйти в магазин.
– Ну и фиг с ним. Не хватало еще реветь по каждому пустяку. Представляешь, сколько их теперь у нас будет? Хотя… Подожди. Я спрошу у Киры. Вдруг у нее есть молоко, и в любом случае пусть придет к нам завтракать. Ты же знаешь, что у нее с Алексеем.
Мама даже обрадовалась, хотя они с Кирой недолюбливают друг друга. И это мягко говоря. В самой невероятной ситуации бывают перемены к лучшему.
Голос Киры был, как всегда, звонким и как будто умытым.
– Конечно, Катенька. У меня всегда есть стерилизованное молоко на такой случай. И я как раз сижу и думаю, что глотка воды в одиночестве не смогу сделать. А с тобой… то есть с вами, – конечно. Сейчас поднимусь. У меня есть для тебя чудо-крем и инструкция для чудо-массажа. Это все от самого лучшего косметолога. Я твои фотки посылала, он сказал, мы легко справимся на дому. Конечно, не за один день, но нам, как мне кажется, теперь некуда спешить. Твоя нежная шейка станет еще красивее, а я найду себе применение.
Кира пришла, все немного осветилось. Мы пили кофе с оладьями. Потом пошли ко мне в комнату, и она колдовала над моей шеей. Говорили только о вопросах заживления рубцов. А потом она не выдержала и, оглянувшись на дверь с явной опаской, что мама подслушивает, прошептала:
– У меня серьезная задача сейчас. Я должна помочь твоему отцу. Есть одна идея. Скажи: ты прежде видела Николая, сына Валерия? Хоть раз, случайно?
– Нет. Точно нет. Я бы запомнила.
– А он, кажется, видел тебя, когда ты с его отцом прощалась у нашего дома. Он снимал квартиру неподалеку. Сейчас ему купили в другом месте. А жену Валерия ты видела?
– Один раз, мельком. Она приехала к нему на студию.
– А она на тебя смотрела?
– Кира, как я могу вспомнить. Хотя… Кажется, да, она посмотрела.
– Можешь вспомнить взгляд? Просто так, как на всех, или иначе?
– Не знаю. Нет, знаю. Точно иначе. Она как будто нашла меня коротким, прицельным взглядом… и уколола.
Кира
Боже мой, что же мне придумать. Что мне сделать, чтобы заслужить крошечную милость коварной царицы всех судеб, которая так любит ради забавы испытывать только хороших людей? Только беспомощных в своей порядочности людей? Только моих любимых и дорогих? Леша… Знал бы он, как мне постоянно надо держать себя в стальных оковах, чтобы не ворваться в тот чертов карантин, не схватить его в охапку, не принести на руках домой. Да, я смогла бы. Три килограмма картошки тяжело, а самую драгоценную ношу своей жизни принесла бы как по облаку. И лечила бы, и кричала бы, и плакала бы над ним, и смеялась бы над своими страхами, даже рассказывала бы ему забавные истории. Леша – такой преданный, верный, постоянный, что не мог бы не вернуться на мой голос из той жуткой напасти.
Одна сестра из его отделения сжалилась: дала ему его мобильник, на который я позвонила. И все это ему сказала. У моего бедного, больного, старого мальчика был такой слабый голос, но я услышала, что он улыбнулся. И сказал:
– Я тебя умоляю, дорогая. Сходи с ума только в квартире. Звони всем, кто тебя выслушает, мне, когда разрешат. И ты права. Я на самом деле иду на твой голос. Все будет хорошо.
После этого разговора я обзвонила двадцать одного специалиста, подробно описала голос Алексея, передала его слова, рассказала впечатления первого ужасного дня. И мне все сказали, что есть улучшения. Что они очевидны. Но нельзя слишком надеяться и расслабляться.